Besame mucho, клуша!
Шрифт:
Как ни странно, споткнувшись о придуманную мигрень, вечер покатил по другому сценарию: ладонь Крутова оказалась у Леры на талии.
Ладонь увлекла к выходу и далее — по широким ступенькам пологой лестницы прямехонько к подкатившему авто, за рулем которого сидел Лерин лысый ангел — Влад Кречет.
Оказавшись в «фольксвагене», Крутов перестал сдерживаться, ласковые руки обвились вокруг Леры, заскользили по прозрачному и тончайшему шифону, губы уткнулись в пульсирующий висок. «Я соскучился», —
От этого шепота у Леры помутился рассудок, и момент, когда за окном поплыли центральные улицы города, близко не имеющие ничего общего со спальным районом, где жила Нора Максимовна, Лера пропустила.
Умирать после такой ночи не хотелось категорически — ни с музыкой, ни без. Хотелось выторговать у небес четыре года. Именно четыре — ни больше и ни меньше.
Срок был научный: за него брала ответственность Всемирная организация здравоохранения. Так что, кто не в курсе, насчет вечной любви — бессовестное поэтическое пре увеличение. Растение-эфемероид в пустыне — вот что такое вечная любовь: выбросило цветок и тут же заколосилось, подчиняясь лозунгу «Лови момент».
Ах, если б у нее были эти четыре года… Она бы ловила каждый момент их безумных ночей. А потом согласилась бы покинуть бренный мир — вот о чем думала Лера, лежа без сна под горячей и тяжелой, как бревно, рукой Крутова.
И еще думала, не спуститься ли на первый этаж и не заглянуть ли в холодильник — невзирая на близкое дыхание смерти, есть почему-то хотелось сильно.
Квартира размещалась в двух уровнях и совершенно не походила на приют холостяка, от деланный равнодушной рукой дизайнера.
До того как Крутов потащил ее наверх, Лера успела кое-что увидеть.
Первый этаж занимали кухня, столовая, гостиная и гостевая спальня, второй — хозяйская спальня в викторианском стиле, совмещенная с ванной комнатой, кабинет в багровых тонах и гардеробная. Все как просила душа.
На кухне Лера сразу представила Игнатьевну — скупую на слово мегеру, лишенную сантиментов и привязанную к Василию эгоистичной привязанностью старой девы. Туго накрахмаленные салфетки и надраенное до ряби в глазах серебро только усиливали впечатление.
— У Игнатьевны сегодня выходной, — угадав состояние Леры по напряженно сведенным лопаткам, успокоил Крутов.
Потом они поднимались на второй этаж, целуясь на каждой ступеньке, точно наверстывали потерянные две недели.
Горячие пальцы Леры то неуловимо порхали по телу Василия, лишая сил, то заставляли выгибаться и рычать. Крутов чувствовал себя девственником, попавшим в руки опытной любовницы — пугающе страстной, на грани истерики.
В накале страсти чудилось что-то роковое, смахивающее на ритуальное убийство. Себя? Любовника? Защититься, сдержать напор не представлялось
— Прости, — еле ворочая языком, попросил он, — у меня не было шансов, ты сегодня на себя не похожа. Тебя подменили?
— В некотором смысле, — прошептала Лера, целуя влажное от пота плечо Крутова.
— Я реабилитируюсь, — пообещал Василий.
— Не волнуйся, мне хорошо.
— И все-таки.
Василий скатился с Леры и уложил ее на себя.
— Ничего не случилось? — Крутову хотелось сверить ощущения.
— Мы вместе — разве этого мало? — Лера почти не соврала — сейчас это было главным.
Утром Василий с голым торсом, в шортах, но при бабочке, с полотенцем, переброшенным через локоть, с бесстрастным лицом Бэрримора в полупоклоне поставил перед Лерой тарелку с кашей:
— Овсянка, сэр. Пардон, леди…
Улыбка сползла с Лериного лица — овсянку она не терпела с детства.
К вящей радости Валерии, в прихожей раздался звонок. Василий вышел, и ровно половина содержимого тарелки моментально оказалась в мусорном ведре. Хватит с нее и этого.
Крутов вернулся на кухню, как раз когда Лера хлопнула дверцей под мойкой.
За Василием тащился какой-то невзрачный субъект в сером костюме, голубой рубашке и темно-синем галстуке в крапинку — настоящий серый воротничок.
— Валерия Константиновна Ковалева? — поинтересовался субъект, стреляя глазками из-за плеча Крутова.
Сердце сделало скачок, Лера нервным движением одернула футболку Василия:
— Да.
— Я от Александра Борисовича, — представился молодой человек.
— Скажите, куда подъехать, я приеду, — вмиг осевшим голосом предложила Лера, всеми силами стараясь заткнуть рот гостю.
Труд оказался напрасным, гость и не думал затыкаться, как не думал делать тайны из визита:
— Нет-нет, я подожду вас в машине — серая «тойота» у подъезда. Александр Борисович передает вам пакет ценных бумаг, нужно проехать к нотариусу и оформить сделку. Не забудьте паспорт.
Лера без сил опустилась на угловой диван:
— Хорошо. — Вот оно, началось.
— Я вас жду, — не унимался гость.
— Да, да, я сейчас, — процедила сквозь зубы Лера, не делая попыток подняться.
Надежда, что все обо всем забыли, рухнула. Бочарникова, Крашенинников и болезнь выстроились боевым каре и под грохот барабанов брали в кольцо. Обжорство покарает самого обжору, вранье покарает саму врунью.
Итак, Крашенинников знает, что проиграл. Следил?
Или… Лера посмотрела на Василия. Что сказали друг другу эти двое? Лучше было не развивать мысль.
Входная дверь за резвым стряпчим хлопнула.