Бесчастная участь нечисти
Шрифт:
Среднешкольники так устроены, что крепко хранить они могут только собственные мысли. Учителя русского языка и литературы очень хорошо об этом знают. Когда ученик отбарабанит им по учебнику всякую глупость (да-да, скажу вам по секрету, в учебниках тоже пишут глупости) про Дубровского или Хлестакова, и отчаявшаяся Марь Иванна скажет усталым голосом: «Ну, а сам-то ты что об этом думаешь, Иванов?», никакие пытки не вытащат из Иванова, что он об этом думает. Некоторые горе-педагоги даже выводят из этого, что многочисленные ивановы вовсе ничего сами не думают. Но это не так. Ивановы еще как думают, но твердо убеждены, что недалеким взрослым не понять полета их гениальной
А о том речь, что разнесчастный Василий Петухов уже три дня хранит тайну Хэма. Хранит, ужиная с родителями и стоически рассказывая, что заходил Хэм и они поболтали о том, о сем. Хранит в школе, когда лучший друг Егорка хвастается новым планшетом, а язык так и чешется рассказать о том, что у него есть новости поинтересней каких-то там планшетов. Хранит и сейчас, когда усталый возвращается с тенниса в бабушкином матизе по вечерним пробкам.
Сидит, пристегнутый в кресле, смотрит, как на впереди едущей машине мигает рекламное табло.
«Продам дом. Вид на миллион. 212-85-06»
Эх, а рассказать так хочется!
«Продам дом. Озеро, лес, холмы. 212-85-06»
Но бабушка же точно выболтает все родителям.
«Продам дом. 425 кв.м. 212-85-06»
Эврика!
– Бабушка, – говорит Василий нарочито ленивым голосом, – а я сейчас интересную книгу читаю. – И немедленно под видом сюжета выдает всю тайну Хэма, называя его для конспирации гномом.
– Ну, не знаю, – выслушав, говорит бабушка. – По-моему сюжет довольно банальный. Дальше они будут долго искать это заклятье, а потом его уничтожат. А может, даже растянут всю эту историю на целый цикл из пяти романов. А вот с гномихой своей этот гном поступает нечестно.
– Почему?
– А потому, что ему угрожает опасность и, может, ей тоже. Это раз. Во-вторых, если любишь, будь честен со своим любимым. В-третьих, ай, да зачем это в-третьих! И первых двух достаточно. Наживет себе неприятностей этот гном, помяни мое слово!
Василий тут же вспоминает добрые глаза Дашки, ее доверчивую улыбку, вспоминает, какими вкусными блинами она кормила его, когда он заглядывал в гости, и ему становится жутко стыдно.
– Что-то ты красный весь. У тебя жара нет? – озабоченно говорит мадам Петухова. – Придем домой, надо температуру померить.
– Да это я ничего, это я просто перетренировался, наверное, – бормочет Василий.
Да, трудна жизнь среднешкольника в наше время, ох, как трудна!
8. Знакомство с в(В)ороном
«Семейное дело Никогошьянц. Антиквариат. Хрусталь, бронза, драгоценные породы дерева» – было написано на вывеске перед входом в этот магазин. Это был уже четвертый антикварный магазин, которые обследовал Хэм. Отличался от других он полным отсутствием дизайна и помпезности. Старинные вещи были набиты в небольшое помещение, казалось, с одной целью: разместить как можно больше предметов на как можно меньшем пространстве. Обогнув мраморный столик и чудом не свалив изящный китайский лаковый комодик, Хэм увидел нечто, стоявшее в углу. То была бронзовая фигурка индианки, воздевшей руки. На голове индианки стояло блюдо, наполненное фруктами, блюдо венчало круглое зеркало. В обеих руках индианка держала по свече. Свечи были черные. Хэм замер.
Черны, как уголья, глаза,
Блестят, как зеркало, власа.
Себя являет при свечах,
Егда двенадцать на часах.
Подобная луне точь-в-точь
Империи заморской дочь.
Раздался сзади звучный голос. Оборотень оглянулся и увидел седого худощавого мужчину, с улыбкой подходившего к нему.
– И вправду похоже, – не дав Хэму вставить слово, продолжал незнакомец. – Только вот вещица слишком новая, чтоб быть поделкой хитрого Якова.
– Какого Якова? Ведь Джеймса! – воскликнул Хэм.
– Ну, это у себя в Шотландиях он был Джеймсом. А в России стал Яковом. Яков Брюс. Да я погляжу, молодой человек, вы не слишком-то осведомлены?
Хэм смутился и поступил так, как всегда поступают растерянные оборотни: принюхался. От незнакомца пахло птицей. Он тоже был оборотнем!
– Давайте знакомится, – сказал старик. – Арутюн Никогошьянц. Ворон.
– Хэм. Пес.
– Ну, что пес, это я давно понял. И если не ошибаюсь, обратный оборотень?
Хэм кивнул.
– Какая редкость! Неудивительно, что вас заинтересовала эта старая сказка.
– Почему сказка?
– Эх, молодой человек, знали бы вы, сколько легенд бродит по миру нечисти. Вот мой дед рассказывал, что в начале века в Питере все искали магический клад, оставленный могущественной ведьмой. Тоже в стихах, кстати, было:
Под седьмою половицей
Диво дивное таится…
Сколько полов повскрывали, сколько работы деревянных дел мастерам задали! А оказалось, что там спрятаны какие-то необыкновенно стойкие румяна, которые изобрела эта чертовка. И смех, и грех!
Арутюн оказался на редкость говорливым. За полчаса он вывалил на Хэма всю историю своей семьи, по его словам, повернутой на проклятом заклинании. Дед его был орлом и попав в Санкт-Петербург начала прошлого столетия так проникся атмосферой потустороннего мира, модной в то время, что спустил все состояние семьи, скупая безделушки, хотя бы отдаленно напоминавшие то, что было описано в злополучной поэме. А тут и революция подоспела, и странным образом к полунищему антиквару и его странному складу у новой власти претензий не оказалось. Сыну его не повезло – он был грачом и наделал немало переполоха, появляясь в своем птичьем образе среди зимы. «На моем отце даже диссертацию защитили, – гордо говорил Арутюн, – но кончилось тем, что орнитологи всего города начали на него форменную охоту и он, бедолага, смог обращаться и хоть немного полетать (а что такое птица без полета!) только весной, когда грачи заполоняли окрестные поля. Вот так вот». Имелись у старого армянина и два сына – красавцы альбатросы. «Сказался, сказался-таки этот морской воздух» – не то сожалея, не то хвастаясь, заметил старик.