Бесцветный Цкуру Тадзаки и годы его странствий
Шрифт:
– Секса? Что за…
– Белая сказала, что ты ее изнасиловал, – с явным трудом произнес Синий. – Лишил девственности против ее воли.
Цкуру хотел что-то сказать, но не мог. Несмотря на выпитую воду, горло пересохло до боли.
– В то, что ты на такое способен, я поверить не мог. И остальные двое тоже. Ни Черная, ни Красный не верили. Все-таки ты не маньяк, отравляющий людям жизнь. И не подонок, привыкший размахивать кулаками. Это мы все понимали. Но Белая говорила очень серьезно и помнила все в подробностях. Сказала, что у тебя два лица. Одно внешнее, другое внутреннее. То есть совсем другое. Какого не представить и в страшном
Цкуру долго молчал, закусив губу. И наконец спросил:
– А как насиловал, рассказала?
– Еще бы. Во всех подробностях. Таких, что хотелось уши заткнуть. Лично я едва дослушал. Слишком тяжело, слишком горько. Как ножом по сердцу, буквально. Да и сама она извелась, пока рассказывала, всю от ярости колотило, будто подменили человека… В общем, по ее словам, в Японию приезжал какой-то известный пианист, она поехала в Токио на его концерт и остановилась переночевать у тебя дома в Дзиюгаоке. Ну то есть родителям сказала, что остановится в отеле, а деньги решила потратить на что-нибудь еще. Конечно, оставаться на ночь с парнем наедине – дело рисковое, но раз этот парень – ты, она ничуть не беспокоилась. А ты среди ночи пришел к ней и взял ее силой. Она пыталась сопротивляться, но ее парализовало. Перед сном ты угощал ее саке. Видимо, тогда и подмешал какой-то дряни… Вот такая история.
Цкуру покачал головой.
– Но Белая никогда не была у меня в Токио. И уж тем более не ночевала…
Синий чуть заметно пожал широкими плечами. Поморщился, будто съел что-то горькое, отвел глаза и сказал:
– Нам оставалось только верить ей на слово. Она сказала, что до этого была девственницей. И что когда ты напал на нее… – Он поморщился. – Вся эта страшная боль, море кровищи… Вот и думай: зачем бы ей сочинять для нас такие жуткие интимные подробности? Из нас троих никто на это ответить не смог…
Цкуру окинул взглядом профиль Синего.
– Ладно, – сказал он. – Это вопрос отдельный. Но почему вы первым делом не спросили меня? Разве нельзя было дать мне хоть шанс оправдаться? А не судить меня за глаза?
Синий вздохнул.
– Конечно, ты прав… Если смотреть сегодняшними глазами. Разумеется, нужно было прежде всего успокоиться и послушать, что скажешь ты. Но тогда мы этого не смогли. Сама ситуация не позволяла. Белую всю трясло. Что с ней будет дальше в таком состоянии, никто не знал. Поэтому сначала мы решили успокоить ее саму, как-то оградить от наползавшего хаоса. Не скажу, что мы поверили ей полностью. Если честно, мелькала мысль, что все это немного странно. Но и на чистую выдумку не похоже. Такой жуткий рассказ не может не быть правдой хотя бы наполовину… Так нам тогда показалось.
– И поэтому вы решили от меня избавиться?
– Да ты пойми, Цкуру. Мы просто не знали, что и думать! Творится какой-то кошмар, всем больно и обидно, кому верить – сам черт не разберет. И тогда Черная первая встала на сторону Белой. И от ее имени потребовала, чтобы мы перестали с тобой общаться. Не подумай, что я оправдываюсь, но… обе так надавили на нас с Красным, что просто не оставалось ничего другого.
Цкуру вздохнул.
– Не знаю, поверишь ты мне или нет. Но я, конечно же, не насиловал Белую, и секса у нас с нею никогда не было. Даже намеков на это не припомню.
Синий кивнул, но ничего не сказал. Верь, не верь – все равно: слишком давно все было. Как для остальных троих, так и для него самого.
Из кармана Синего вновь донеслась мелодия. Достав телефон, Синий проверил имя звонящего и посмотрел на Цкуру.
– Прости. Я отвлекусь на минутку?
– Конечно, – ответил Цкуру.
Прижав к уху трубку, Синий поднялся и отошел. Судя по лицу и жестам, говорил с клиентом о предстоящей сделке.
И тут Цкуру вспомнил, что за мелодия играла у Синего в мобильнике. Элвис Пресли, «Viva Las Vegas!» [27] Мягко сказать, не самый подходящий телефонный гимн для деловитого продавца «Лексусов». Все больше вещей и событий на белом свете приобретало оттенок ирреальности…
27
«Да здравствует Лас-Вегас!» (англ.)
Наконец Синий вернулся и снова сел.
– Извини, – сказал он. – Решал тут кое-что.
Цкуру бросил взгляд на часы. Отмеренные ему полчаса истекали уже совсем скоро.
– Зачем же Белой понадобилось сочинять такую галиматью? И обвинять в ней меня?
– Этого я не знаю, – ответил Синий, решительно покачав головой. – Ты уж извини, но что там случилось между вами в действительности – для меня загадка. И тогда, и теперь…
Что такое действительность, чему верить, чему нет – от подобных вопросов в душе у Синего раздрай, понимал Цкуру. А к раздраю в своей душе его бывший друг, увы, не привык. Все-таки его лучшие качества проявлялись в игре по установленным правилам, в стабильной команде – и на конкретном поле.
– Подозреваю, Черная знает гораздо больше, – добавил Синий. – Было у меня такое впечатление. Будто ей известно то, чего не знаем мы. Ну, ты понимаешь. Женскими секретами девчонки делятся куда откровеннее между собой…
– Черная теперь живет в Финляндии, – сказал Цкуру.
– Знаю. Иногда от нее приходят открытки, – ответил Синий.
Они помолчали еще немного. На дорожке парка появились три старшеклассницы в школьной форме. Их короткие юбки задорно теребило ветром. Проходя мимо, они хохотали – искренне, во все горло. Белые гольфы, черные башмачки. Совсем еще детские лица. А ведь недавно все мы были их возраста, подумал Цкуру. Ну и дела.
– И все-таки, Цкуру, ты потрясающе изменился, – сказал Синий.
– Шестнадцать лет прошло. Изменишься тут, еще бы.
– Дело не только в возрасте. Я тебя при встрече вообще не узнал. Нет, конечно, если присмотреться, узнать можно. Но теперь ты… как лучше сказать… осунувшийся – и какой-то пронзительный, что ли. Скулы торчат, глаза колючие. Раньше ты был мягче и спокойнее.
«Все это – смерть, на полгода заточившая меня в пыточную камеру моих мыслей. Вот от чего я так изменился – и снаружи, и внутри», – хотел было ответить Цкуру. Но, конечно, ничего не ответил. Сказанная вслух, эта зыбкая истина растеряла бы половину смысла. Чем так, лучше уж не говорить вообще ничего. И он просто молчал.
– В нашей пятерке, – продолжал Синий, – ты всегда был самый обаятельный. Чистый, опрятный, одет хорошо. Вежливый, глупостей не болтал. Не курил, почти не пил и никогда не опаздывал… Ты вообще в курсе, что все наши мамаши были твоими поклонницами?
– Матери? – удивился Цкуру. Матерей своих бывших друзей он почти не помнил. – Нашел обаятельного. Ни рыба ни мясо. Человек без изюминки.
Синий снова пожал плечами.
– Но, по крайней мере, из нас троих внешне ты был самый нормальный. У меня-то рожа, как у гориллы, тоже мне «изюминка». А с Красного только и писать портреты гениальных очкариков. Я просто хочу сказать, что каждый в нашей команде неплохо играл свою роль… Ну, до поры до времени, ясное дело.