Бесконечное лето: Город в заливе
Шрифт:
— А потом добавим еще, — согласилась Алиса, уже лежа на отличной, широкой кровати. Ночник, исправно горящий на тумбочке рядом, освещал ситуацию более чем недвусмысленно. — Если справишься, конечно.
— Мы не боимся трудностей, — заявил я, сосредоточенно борясь с молнией. — Мы в них ныряем с головой. В таком вот аксепте.
***
— Ух ты, — сказала Алиса спустя тридцать минут. — Неплохо, неплохо! Это что, сон на новом месте так
Ночь как-то внезапно перешла из теплой духоты в слегка покусывающую обнаженную кожу прохладу, поэтому мы накрылись тонкой полупрозрачной простыней. Кроме того, в какой-то момент возникло подозрение, что за нами шпионит тот самый неведомый приблудный кот, возможно, присланный бабушкой Бутракхам, поэтому свет выключать мы тоже не стали. В целях раннего предупреждения о возможных незваных гостях.
— Подозреваю, это секретные добавки в их суп джим-джам, — поделился мнением я. Легкость в теле и правда стояла необыкновенная. — Зря ты его, кстати, не попробовала, отличная штука. А так, видишь, в плане выносливости уступаешь ты мне, даром что моложе.
— Я? Уступаю?! Ха! Держись, слабак! — Алиска рывком сдернула простыню.
***
— Один-один, — признал я еще через четверть часа. — Беру свои слова обратно, ты прекрасна, неповторима и практически неутомима. Мы в восхищении.
— Знаешь, как сделать правильный комплимент даме, чертяка языкастый, — сонно пробормотала Алиса, закидывая на меня ногу и устраиваясь поудобнее. — Но у меня, кажется, уже нет сил даже на то, чтобы выключить свет и достать с пола подушку. Мы ее туда зачем-то выбросили. Будь другом, помоги бедной девушке.
Я, конечно, помог. Рыжие волосы застывшим пламенем растеклись по простыне. Алиса благодарно улыбнулась и закрыла глаза.
— Спокойной ночи, Ружи-сенсей.
— Спокойной ночи, Аля.
***
Давно, давно меня никто не называл этим именем. Пускай календарно еще и полгода не минуло, но субъективно — как в прошлой жизни все, в тумане, в дыму. А так и есть, вообще-то. Это и есть прошлая жизнь. И сказать, что я рад, что она закончилась, ушла, утонула в глубинах памяти — значит, не сказать ничего.
Огонь и дым…
— Держи левее, Сенсей, до дороги, ребята говорят, снайпер бьет вон из тех многоэтажек. — Историк, грязный и заросший, как неандерталец, яростно скребет себе спину. Третий день на ногах, в баню сходить негде и некогда. С горячей водой тут вообще напряженка, но для помывки обычно выделяют необходимые литры ДТ и дизель-генератор. Обычно, но не сейчас. Мы наступаем, мы прем вперед, тылы не поспевают. «Есть войны закон не новый, в отступленьи ешь ты вдоволь, в обороне так и сяк, в наступленье — натощак». Твардовский был гением.
— А что не разобрались до сих пор? — Я только с базы, потому единственный из всего взвода щеголяю модной стрижкой «под чечена» — бритая налысо голова и начинающая уже кудрявиться борода. Просто, гигиенично да и противника пугает до недержания.
— Да кто нас-то спрашивает? Сказали, дадут танк — для контрснайперских мероприятий. Пока не приехал. Нормальный подход, считаю.
Тем временем прибывает усиление — легко на помине. Две МТЛБ с десантом и обещанный танк. Все бодрые, чистые и напрочь отмороженные. Начинается слегка нервная, но осмысленная суета, которая всегда предшествует активным разрушительным действиям.
— Снаряд осколочно-фугасный, дальность тысяча шестьсот, — бойко командует низенький носатый мужичок в бушлате с шевроном «спецназ». На спецназовца он, правда, похож точно так же, как и я — то есть не похож абсолютно. А шевроны такие я и сам носил раньше, из форсу.
Башня танка с протяжным воем гидравлики начинает движение. Трофейная машина, судя по состоянию.
— Прицел тридцать, правее ноль пятнадцать, ориентир — крыша розового здания! — продолжает носатый. — На последнем этаже лежка, так что до полного уничтожения. Без перелетов, там подстанция за домом, метров пятьсот. Огонь!
Танк бухает. Громок, зараза! Я поначалу уши закрывал, боялся за состояние своего музыкального слуха — потом перестал. Привык.
Крыша у стоящего напротив нас, через балку, дома, разлетается серо-черным крошевом.
— Ниже на три, — вносит коррективы мужичок. — Огонь!
Огонь!
Огонь!
Дом заволакивает белой пылью от искрошенного в песок бетона, и танк приостанавливает стрельбу. Перерыв десять минут.
— Сегодня хохма была, — будто с полуслова продолжает беседу подошедший Слон. — Писаря с третьего взвода знаешь? Приехали телевизионщики снимать, а нас почти всех в ружье подняли прочесывать окраины, вроде там видели чужую ДРГ. Ну, ТВ-шники приехали, а снимать некого, один Сержант их встречает да матерится. Ну, а что ему делать? Не отсылать людей нельзя, но и журналистов понять можно, у них тоже приказ. В общем, растолкали Писаря, он как раз у хлеборезки спал, напялили на него разгрузку, дали автомат и сказали — позируй. Ну, а тот и рад. Только автомат он видел третий раз в жизни, потому ненароком, позируя, поставил его на боевой взвод, да и дернул за крючок сдуру.
— Ну?
— Ну, он и выстрелил, — поясняет Слон, сморкаясь на покрытый застывшей грязью и ледовой корочкой асфальт. — Хорошо хоть в землю, и никого не зацепило рикошетом. Сержант, конечно, послал его на половой орган, да в ухо дал, чтобы башку включал хоть иногда.
— А хохма в чем?
— Хохма в том, что это все под запись происходило, и в эфир потом пошло, — хмыкает Слон. — То ли не досмотрели на телевидении, то ли решили, что так колоритнее. Писаря теперь все звездой кличут, автографы строятся брать.