Бесконечное настоящее. Правдивая история о любви, счастье и болезни Альцгеймера
Шрифт:
Несколько раз мама даже пробовала оставить какие-то указания к завещанию, где я иногда вынужденно играл роль то наследника, то нотариуса, то управляющего или, еще хуже, реинкарнации моего отца. Каждый раз она присваивала мне совершенно разные личности, но все они преследовали единственную цель: обеспечить безопасность своих детей. И выполняла она эту миссию на отлично, оставляя в наследство земли, квартиры, имущество, драгоценности, которых в реальности у нее никогда не было.
Во время одной из таких воображаемых консультаций я впервые обратил внимание на путешествия в местечко Петина, деревеньку-символ ее юности. Маленькая деревушка в регионе
Мой отец Джузеппе, которого мама звала Пеппино, должен был приехать к ним в гости в те рождественские дни. Мама решила, что свяжет ему в подарок шерстяной свитер. Это стало ее навязчивой идеей. Она постоянно просила нас купить ей шерсть, но мы, опасаясь, что она может пораниться спицами, постоянно откладывали, выжидая.
Мама же, наоборот, была уверена в наличии шерсти и спиц, и каждый вечер, когда луна пунктуально прокладывала дорожку к спинке ее кресла около балкона, она плаксиво жаловалась, что очень устала, потому что много сегодня вязала, несмотря на то что ничего не делала…
Как все начинающие ухаживающие в самом начале «карьеры», мы допустили грубейшую ошибку: попытались удержать маму среди нас, оставить ее по эту сторону так называемой границы нормальности, что стало лишь неуклюжей попыткой уйти от реальности. Мама была больна, а страдающим болезнью Альцгеймера дозволялось все. Тому, кто хочет остаться с ними рядом, необходимо быть готовым к такому родео, где каждый скачок может напрочь отбить почки.
Ко всему прочему, врачи давали чрезвычайно размытые рекомендации. На сегодняшний день наукой не изобретено лекарство от этой болезни, поэтому советовать они могли что угодно. Например, рекомендация нашего лечащего врача: «Займите чем-нибудь вашу сеньору» – спровоцировала рождение канала «ТелеТанкреди» и заставила нас изобрести марафон карточных игр и долгие вечера более-менее бредовых бесед, когда все мы по очереди превращались в маминых компаньонок.
По словам авторитетных лиц с большим клиническим опытом, моя мама могла бы на протяжении долгого времени чувствовать себя довольно хорошо, но потом наступило бы резкое и неожиданное ухудшение. Либо она могла жить периодами интервального безумства, как римский поэт Лукреций, или же потерять голову в один момент, даже без явных симптомов. Как тот адвокат, о котором мне рассказывали: в одно прекрасное утро он вышел из дома с обычным портфелем с документами, шляпой и зонтиком, но… совершенно голый. В общем, нас могло ожидать что угодно.
Мама могла стать агрессивной, буйной, «злой ведьмой», могла попытаться навредить окружающим людям или себе самой. Многое зависело от нас и нашей способности регулировать уровень тревожности мамы, ведь именно тревога и страх часто превращают страдающих болезнью Альцгеймера в агрессивных существ.
– Ну не превратится же она в дикого зверя, в которого нужно стрелять снотворным из ружья, как во льва в саванне, правда ведь? – задал я вопрос, пытаясь разрядить обстановку.
К сожалению, врач не оставил никакой надежды.
– Возможно, даже хуже, – ответил он. – Вполне вероятна реакция гораздо хуже агрессии. Есть фармакологическое
Я почувствовал себя человеком, который до сегодняшнего дня притворялся и симулировал оргазм, но теперь вдруг не может обманывать ни себя, ни других. Физическое состояние моей мамы было отменным, но ее путешествия в прошлое с каждым разом становились все длиннее и длиннее. Возвращение в настоящее в какой-то степени было прямо пропорционально времени ее отсутствия.
К амнезии добавилась еще и физиологическая забывчивость, которая считается нормальным явлением для любого пожилого человека или ребенка. Любой ребенок чувствует себя немного дезориентированным, возвращаясь домой после долгих каникул. И это совершенно нормально, что вид знакомых игрушек и собственной комнаты вызывает у него целую бурю эмоций, как будто прошло сто лет.
С нашей впавшей в детство мамой происходило что-то подобное. Как трепетный и неуверенный посланник самой себя, она возвращалась из своих все более длительных путешествий в Петину тысяча девятьсот сорок третьего года, и каждый раз ее ждала иная реальность. Она не знала, с кем могла бы поделиться переполняющими эмоциями, которые, как маленький неутомимый упрямый муравьишка, она переносила на своих плечах из одной эпохи в другую.
Иногда, приходя в себя, она не узнавала людей вокруг.
В такие моменты переживаний, дезориентации и напряжения она теряла маленькую часть своей личности. Словно рассыпаясь сама по себе, она одновременно была ветром и водой, подтачивающими скалу, и той самой скалой, которую они точили. В такие моменты мама теряла даже координацию. С ней происходило нечто похожее на замыкание без искр и вспышек, сопровождающееся направленными внутрь взрывами, и она забывала, как делать то, что все мы умеем делать с рождения, – например, есть. Она пачкалась едой, давала пить и есть фигурке Деда Мороза, стоявшей на ее столике, с которым она играла как с куклой.
Результатом стало то, чего я больше всего опасался: страдание и боль. Боль особая, неописуемая. Та, что мы испытываем, когда понимаем, что обладаем душой, сделанной из плоти, а плотская душа – это мы сами. Есть те, кто до недавних пор имели счастье верить в дуализм души и тела, но, к сожалению для себя, вдруг осознали их единство, а если душа бессмертна, то и страдания, на которые она обречена, – бесконечны. А мы становимся похожими на тростник, который гнется и вибрирует под напором ветра и заставляет вибрировать всю Вселенную. Все, что происходит внутри нас, отражается во Вселенной.
Настоящая боль не та, что мы испытываем, когда жизнь подходит к концу. Это не боль от потери, или от смерти, или от физических страданий. Настоящую боль мы чувствуем в сердце, когда осознаем, что все в мире – это потери и что сама жизнь – это смерть и нет границы, их разделяющей, что наше существование – это непрерывная серия сумасшествий, абсурда и непостижимого. Да, все мы непостижимы. Мы – универсальная совесть, то невероятное исключение, бросившее вызов бездне, заявляя свои права на жизнь, отвоевывая ее, как кто-то верит, в союзе с Богом, который, как вижу, не так уж и всемогущ. Или же вовсе не так и милостив, как хотелось бы верить. Или, наоборот, таким образом Бог посылает нам милость, и эта вера останется для нас непостижимой вплоть до момента возвращения в никуда.