Бесконечное настоящее. Правдивая история о любви, счастье и болезни Альцгеймера
Шрифт:
Все выглядело странно, размыто, далеко от того места, где я находилась.
– Простите, а сколько еще осталось ждать до Рождества? – спросила я.
Ребенок засмеялся:
– Рождество? Какое Рождество? Оно только что прошло…
Человек, стоявший рядом, подтвердил его слова. Потом новый голос добавил:
– Пойдемте, пусть она отдохнет.
Голос прозвучал в моих ушах длинным многократным эхом. Потом один за другим все потихонечку вышли из комнаты.
Я была жутко расстроена, не зная, что думать.
Где я? Возможно, это чистилище. На ад было не похоже, а рая я и не заслуживала.
Потом у меня возник вопрос: если я умерла, почему же так хочется есть? Желудок сводило от голода, но у меня не хватило смелости сказать об этом присутствующим. Было бы очень некрасиво с моей стороны сразу заявить о том, что я ужасно голодна. Ведь я только что приехала… Что бы обо мне подумали хозяева дома?!
Глава 2
Семья – это необыкновенная лаборатория
– Что я могу сделать для мира в мире? – Вернись домой и люби свою семью.
После подвигов мамы мой второй сын Танкреди, десяти лет от роду (зеленые глазищи, темные волосы, высокий, широкоплечий для своего возраста, чрезвычайно разговорчивый, вплоть до склонности к софизму [3] ) был немного шокирован.
3
Формально кажущееся правильным, но ложное по существу умозаключение; словесное ухищрение, вводящее в заблуждение. – Прим. ред.
Он не мог понять, какой же болезнью все-таки заболела бабушка.
– Бабушка реагирует на лунные фазы? – спросил он.
– Не думаю… – ответил я.
– Но если бабушка будет продолжать попытки убить кого-то чайником или выброситься голой из окна, что будем с этим делать?
– Ну, потеря памяти может случиться у кого угодно. Давайте-ка все наберемся терпения и посмотрим, что будет дальше…
Одна из рекомендаций, данная нашим лечащим врачом после ночного эпизода, была похожа на гигиенические нормы, которых придерживались врачи в далеком прошлом, когда для лечения любой болезни прописывали строгую диету или отдых в горах. Его рекомендации звучали так: «И займите уже чем-нибудь вашу синьору. Это поможет контролировать уровень ее тревожности и принесет пользу всем».
Слова доктора произвели такое сильное впечатление на нашего Танкреди, что с того самого дня он развел бурную деятельность. Каждый вечер он проводил много времени с бабушкой, как будто это превратилось в своеобразную миссию (мой брат поэтично окрестил ее ребяческой). Миссионер предложил провести модернизацию бабушки и обогатить ее способность к общению, обучив… языку жестов.
Идея показалась мне достойной похвалы, и я подумал, что это могло бы принести пользу и тому, и другому. Связь двух поколений, хронологически далеких друг от друга, могла бы дать начало очень ценному духовному взаимодействию. Уже через несколько дней моя жена Джорджия – сорокалетняя женщина родом из Венето, блондинка с голубыми глазами, – обратила внимание на уроки так называемой коммуникации, которую Танкреди преподавал бабушке. На практике внук пытался научить бабушку правильно показывать средний палец и жест по локоть. Плюс еще несколько гримас с языком, которые даже описать трудно.
И только ревматизм и нарушенная координация моей мамы не позволили ей стать экспертом в этом искусстве, которое, учитывая нестабильное психическое состояние, могло бы легко превратиться в маленький цирковой трюк. Разумеется, инициатива была решительно подвержена цензуре, но Танкреди это не остановило: однажды вечером
– Ну и что ты будешь с этим делать? – спросила моя жена.
– Я буду вести частный телевизионный канал для бабушки, – ответил он, засовывая голову в отверстие на дне коробки и устанавливая ее на плечах.
В результате перед нами предстало нечто среднее между говорящей головой телевизионного ведущего новостей и отрубленной головой из фильма ужасов.
Мы с Джорджией рассмеялись. Когда же сын объяснил все детали придуманного им проекта, мы пришли в восторг от такой находчивости.
– Бабушка ведь не умеет пользоваться компьютером, – начал он свое повествование из глубин коробки-телевизора с улыбкой, достойной настоящего ветерана голубого экрана.
– Телевидение убивает, давит на нее… Оно всех превращает в рабов. Надеюсь, вы это понимаете? Я же, наоборот, буду смарт-телевизором, умным и дружелюбным. Буду обращаться непосредственно к ней, спрашивать, как дела, задавать вопросы и отвечать на них. Есть и другие преимущества: буду включаться сам, пульт не нужен, а новости, которые я буду сообщать, будут только положительными! Помимо этого, я могу быть полезен и во многом другом – например, буду напоминать, какой сегодня день, ведь она беспрестанно задает этот вопрос! Таким образом, бабушка будет занята, ей это будет полезно. Ведь доктор так сказал, правда?
– По-моему, это классная идея, Танкреди! – ответил я и попытался было его обнять, но коробка на голове осложнила задачу.
Он был в восторге и помчался в свою комнату, чтобы усовершенствовать изобретение.
По правде сказать, никто из нас еще не свыкся с фактом, что моя мама больна. В целом, несмотря на явные и пугающие эпизоды, как тот, что произошел ночью, мы склонялись к тому, чтобы замалчивать проблему, и отказывались смотреть в лицо реальности.
Новизна ситуации уже сама по себе была шокирующей и для нас, и для нее (к несчастью, мама поняла, что больна и даже интуитивно почувствовала, чем она заболела). Буквально за одну ночь мы все вдруг превратились в солдат-призывников, «подневольных волонтеров» (еще один эпитет моего брата), вставших в ряды самой многочисленной армии в мире: ухаживающих или опекунов. Ухаживающие родственники. Только в Италии это войско насчитывает от трех до четырех миллионов человек.
Осознание того, что у моей мамы болезнь Альцгеймера, было похоже на выданное заключение о ее кончине, но в то же время она должна была остаться среди нас на никем не определенный срок.
Так началась фаза смирения с утратой, подобно тому, как это происходит после траура в семье. Очень деликатный период жизни, когда нужно принять множество решений и все они важные и сложные.
Как правило, что бы мы ни делали, ошибались.
Психологическое давление было настолько сильным, что я решил немного себя поддержать и завел дневник, чтобы отвлечься. Впоследствии он стал романом «Безнадежно потерянная», главный герой которого писал книгу. Это было чистой правдой: книга, которую тайком от всех писал мой персонаж, и был мой дневник. Иначе говоря, мой настоящий дневник родился в недрах фантазии художественной литературы.
Мне крупно повезло, потому что, если бы я не написал первый роман, никогда, наверное, не нашел бы смелости начать теперешний дневник. Просто потому (и здесь болезнь Альцгеймера дает нам очередной урок), что правды, в прямом смысле этого слова, в реальной жизни не существует: ее необходимо постоянно выдумывать.
Требуется много отваги, смелости, чтобы обнажить самые сокровенные уголки души – именно то, что болезнь Альцгеймера, как неутомимый шахтер, добывает без отдыха, без передышки, копаясь внутри нас своими когтями. Везде: в сердце, в чреве, в душе…