Бесконечные дни
Шрифт:
Мне хотелось сбежать, вывернуться наизнанку — что угодно, лишь бы избавиться от гнусного огня, сжигающего меня изнутри. Сжав кулаки, я попыталась излить смятение одним протяжным вздохом, поперхнулась и закашлялась. Взгляд мой упал на фотографию, что стояла на крышке бюро. Теперь эта фотография выглядела старой и потрепанной, хотя последний раз я видела ее в тот самый день, когда для нее позировала. На снимке мы с Родом стояли бок о бок, обнимая друг друга за талию, на задней террасе моего замка. Род в черном фраке и цилиндре, я в светлом платье, со спадающей полевой груди длинной
— И как мне, по-твоему, это сделать? — Отвернувшись от фотографии, я снова посмотрела на Рода. — Спрятаться?
— О, подозреваю, это будет легче, чем ты думаешь. Ведь тебе никогда еще не было шестнадцати лет. Я украл у тебя такую возможность.
Шагнув ко мне, Род поцеловал меня в лоб.
— Почему ты сделал это ради меня? — спросила я. Род отодвинулся, воздух меж нами заколыхался. — Ритуал.
— А то сама не знаешь? — проговорил Род, наклоняя голову набок.
Я покачала головой — я никогда даже и близко не понимала, что именно он сделал ради меня.
— Потому что, — продолжал он, — за всю мою историю я так и не нашел никого, кого любил бы сильней, чем тебя. Никого.
— Но я теряю тебя, — дрожащим голосом произнесла я.
Род обнял меня, я прижалась щекой к его груди.
— Как по-твоему, Вайкен сумеет меня найти?
— Не думаю, что он даже в самых дичайших фантазиях может представить, что произошло. Потребуются усилия всего братства, чтобы проследить нас до этого места. Я сделал все, чтобы скрыть следы. Да и потом — с чего бы он заподозрил, что ты могла стать человеком?
Я сделала шаг назад и снова посмотрела на фотографию.
— Когда ты умрешь? — спросила я и, отвернувшись от снимка, снова опустилась на кушетку, поджала колени к груди и подперла подбородок руками.
— Утром.
Я глядела Роду в глаза — долго и пристально, стараясь наглядеться в последний раз. Он рассказывал мне о том, как изменилось общество за минувшие сто лет. Машины, телевидение, наука, войны, которые никто из нас не мог понять, несмотря на весь наш вампирский склад ума. Рассказывал всякие практические вещи — самое важное для повседневной жизни. Ведь теперь я могу, например, взять и заболеть. Род поместил меня в самую лучшую школу-пансион в Новой Англии. Доктор, по его словам, находился на расстоянии всего нескольких корпусов от меня. Род умолял, чтобы я закончила школу и выросла — наверстала то, чего он сам же когда-то и лишил меня.
Мы все разговаривали и разговаривали, и я сама не заметила, как уснула. Последнее, что мне запомнилось — устремленный на меня жаркий взор. Помнится, Род поцеловал меня в губы, но это казалось уже сном.
Когда я проснулась, жалюзи на окнах были опущены. Спальню окутала тьма, и в этой тьме напротив меня светились красные цифры. Электронные часы сообщали: уже восемь утра. Я лежала на кушетке, но Рода рядом не было. Красный диван опустел. Я резко вскочила, но мышцы так затекли, что я зашаталась и вынуждена была ухватиться за ручку кресла.
— Род? — позвала я, уже зная: ответа не будет. — Нет… — прошептала я, оборачиваясь из стороны в сторону.
В квартирке
Рода не стало. Не стало в моей жизни. В моем мире.
В центре патио лежало кольцо с ониксом. Подойдя поближе, я поняла, что оно покоится на кучке поблескивающей золы — как будто бы к ней были примешаны крошки слюды или алмазная пыль. Мой Род, мой товарищ и спутник на протяжении почти ста лет, пожертвовавший собой ради меня… Солнце испепелило его. Я окунула большой и указательный пальцы в кучку пепла. Холодный, рассыпчатый прах. Подобрав кольцо, надела его на палец. Холодный гладкий металл скользнул по вновь обретшей чувствительность коже.
Отныне я осталась одна.
Глава 3
Нельзя сказать, что вампиры совсем не знают, что такое горе. Однако для них оно ощущается скорее как некоторый сдвиг, перемена ветра. Безмолвный трепет, слабое напоминание о тех многочисленных слоях боли, что определяют бытие вампира.
Нынешнее мое горе было совершенно иным.
В то же утро я собрала переливающийся прах Рода в урну и поставила ее на бюро. Род привез из Хатерсейджа мою шкатулку с драгоценностями. Я без труда отыскала старый флакон для крови, наполнила его пеплом и повесила на плетеной цепочке себе на шею.
Отойдя от бюро, я нашла на кофейном столике письмо. Вскрыла конверт серебряным ножиком для писем и принялась читать. Лишь около полудня я наконец смогла отвести взгляд от листов. В письме содержались инструкции для моей новой жизни, перечень социальных особенностей и традиций двадцать первого века, а также указания, что я должна сделать за дни, оставшиеся до начала школы. В первых же строках Род предупреждал меня, что поначалу я должна есть только самую простую пищу, потому что тело мое еще не привыкло переваривать обычную еду. Последний параграф письма снова и снова притягивал мой взор. Я без устали перечитывала и перечитывала его.
Стоила ли игра свеч? Разве мы не получили долгожданной милости? Ты более не связана узами постоянных мучений. Пусть моя смерть дарует тебе покой. Плачь по мне. Теперь пред тобой лишь свобода. Если Вайкен и остальные найдут тебя, ты сама поймешь, что делать. Не забывай, Лина.
Кто замышляет зло, уже злодей.
Смелее, Род.
Внутри у меня так и заныло. Глубоко, неутолимо. Чтобы отвлечься, я принялась разглядывать Уикхэмский кампус. От перил моего крыльца виднелось каменное здание, над входом в которое висела надпись «Студенческий центр». Справа, чуть сзади, располагалось строение, увенчанное высокой каменной башней. Однако попытки отвлечься не сработали. Я снова вернулась к записям Рода.