Бесконечные дни
Шрифт:
— Может, потому, что все остальные тут слишком выпендриваются, — предположил он, кивая на группку девушек, что все еще глазели в мою сторону.
Они даже еще ближе подобрались. Я ответила им таким же вызывающим взглядом. Честность Тони пришлась мне по вкусу.
Принятый в этом столетии стиль общения меня просто завораживал. Такой небрежный, легкий, без всех этих условностей и формальностей начала двадцатого века. А мне снова — уже в который раз — придется приспосабливаться. Много сотен лет я вслушивалась в малейшие оттенки интонаций, примечала, как движутся губы, как слетают с них звуки. Я стояла
Эти мысли пронеслись у меня в голове, но исчезли когда Тони, подтянувшись, уселся на стене рядом со мной, болтая ногами и ударяя пятками по камню. Сперва мы сидели молча. Я была рада этому — молчание позволило мне украдкой разглядеть моего нового приятеля. Высокий — чуть выше меня — и мускулистый, точно борец. Сидя почти вплотную к нему, я видела очертания выступающих вен у него на шее. Однако теперь меня интересовало другое. В каждом ухе у него было по меньшей мере по десять серег. Причем некоторые такие широкие, что растягивали мочку уха, и я видела дырки насквозь.
— Ну а ты почему сидишь тут одна? — поинтересовался он.
Проворно отпрянув в сторону, я снова надела солнечные очки и на несколько секунд задумалась, какую манеру речи мне следует избрать. Я вспомнила, как говорил тот посыльный, как небрежно звучала речь самого Тони. Простая, совсем простая манера. Слова небрежны, социальных ожиданий от формулировок — почти никаких. Этак всякий сумеет говорить, ничуть не обременяя себя формальностями. Пожалуй, у меня получится. Придется, конечно, делать поправку на культурно-временные различия, однако уж это-то и вовсе пара пустяков. Я выдохнула и улыбнулась.
— Потому что все остальные тут слишком выпендриваются.
Тони широко улыбнулся.
— Тебе сколько лет? — спросил он.
— Шестнадцать, вчера исполнилось.
Лгала ли я?
— Клево! С днем рождения! — Тони улыбнулся еще шире, глаза у него заискрились. — Мне тоже. Выхолит, ты на предпоследнем курсе?
Я вспомнила газету, которую успела проглядеть утром. Вспомнила официальное письмо о том, что я зачислена на предпоследний курс. Да. Я кивнула. Мы еще немного посидели, слушая, что происходит вокруг. Ученики болтали о начале нового учебного года, а я сосредоточилась на манере говорить в нынешнем веке.
— В этом году я ему и слова не скажу.
— Спятила? Джастин Инос — самый клевый парень на кампусе.
— И чего ради та девчонка напялила черные очки и шляпу? Загар снова в моде. Эй?
Потом характер болтовни резко сменился. Многие показывали куда-то на море. Я покосилась на высокую блондинку, что меня разглядывала. Она уже отвернулась и возбужденно подпрыгивала на месте. Я перевела взгляд на воду. В конце концов я же пришла сюда посмотреть на гонки, а не выносить назойливые взгляды какой-то там юной выскочки, которая в более привычных мне обстоятельствах разве что на легкий завтрак сгодилась бы.
— Смотри! — показал Тони. — Вон они!
С противоположных концов гавани вылетели две лодки. Очень странные лодки — из какого-то светлого металла, с острыми носами. По бортам одной были нарисованы
— Что они делают? — спросила я.
Лодки все также с ревом неслись навстречу друг другу с противоположных концов гавани, поднимая за собой тучу брызг, образующих в воздухе широкие арки.
— Соревнуются. Надо дважды оплыть вокруг острова. Кто первый вернется к причалу, тот и победил. Два года назад они в этот причал врезались со всего маху в щепки расколотили.
— А что получит победитель? — спросила я.
— Респект и уважуху, — ответил Тони.
Лодки летели так быстро, что я даже не могла разглядеть, кто за штурвалом. Нет, это все же какая-то идиотская тошнотворная шутка, не иначе. Они сходились все ближе и ближе, острые носы были нацелены точнехонько друг в друга. Какая-то девушка на пляже завизжала от страха. А потом, когда до столкновения оставалось всего несколько мгновений, может быть даже, всего несколько дюймов, обе лодки изменили направление. В воздух взметнулись столбы брызг. Со своего места я видела изогнутое днище лодки с синими языками пламени. Гонщики понеслись прочь от пляжа, огибая остров каждый со своей стороны.
Народ на пляже визжал, вопил и орал так громко, что звенело в ушах. Все повскакали на ноги, прыгали на месте и размахивали руками. Лишь мы с Тони сидели на прежнем месте. Половина собравшихся выкрикивала имя «Джастин», а половина — «Кертис».
Лодки — я уже поняла, что они называются тут «моторками» — снова появились на виду и помчались с этой стороны острова. Я задержала дыхание, потому что они снова разминулись, едва не врезавшись друг в друга, буквально царапнувшись бортами. Все на берегу дружно ахнули, а моторки снова скрылись за островом.
— И это вы называете развлечением? — спросила я.
Сердце у меня билось от выброса адреналина.
— Они еще и не так могут, — отозвался Тони. — Вся семейка совершенно чокнутая. Любители острых ощущений.
— Они братья, да? — уточнила я, внезапно вспоминая свое братство. — Должно быть, они очень близки. Доверяют друг другу.
Тони ответил что-то, но я уже не слышала. Мысленно я была у себя в замке, в Хатерсейдже, и Хис, Гэвин, Сон и Вайкен сидели перед огнем. Шли девяностые годы девятнадцатого столетия. Рода не было с нами, он все еще странствовал где-то по Европе, злясь на меня. А я сидела в кругу созданного мной братства. Мои верные соратники окружили меня кольцом. Черное деревянное кресло каждого отражало его личность и характер. Кресло Гэвина украшали резные изображения мечей, потому что он был блестящим бойцом. На кресле Вайкена вились древние символы и знаки — он был нашим стратегом. Мне больше всего нравилось кресло Хиса, с латинскими изречениями. На кресле Сона виднелись лишь китайские письмена. Мое же было сделано из гладкого прекрасного дерева. На ровной поверхности виднелась лишь одна надпись — девиз нашего братства, лирическая строка, извращенная мной в злобе и боли: «Кто замышляет зло, уже злодей».