Бескровная охота
Шрифт:
Кафе закрывалось в три часа утра. А в три пятнадцать уборщица обнаружила под столиком оставленный чемоданчик – такой тяжелый, что восемь мужчин не смогли оторвать его от пола.
Глава вторая: Помощник повара
Его смена закончилась в два, но он не спешил домой. Он вообще редко куда-нибудь спешил. Обычно он переодевался, выходил в зал, садился за столик и расслабленно смотрел, как толстые бабищи в белых кофтах пьяно выплясывают под дурацкую музыку. В зале было так накурено, что белые кофты казались голубыми. Почему-то под конец в кафе танцевали только толстые бабы. Может быть, потому, что всех нормальных мужики уже разобрали и растащили по домам. А эти
Одна из толстух взгромоздилась на его столик.
– Девочка, не загораживай свет, – сказал он.
– Ты хочешь сказать, что я толстая?
Он криво усмехнулся.
– Я хочу сказать, что я хочу спать.
– Вот и прекрасно. Я тебя провожу.
– Я не любитель бегемотов.
– Каждый имеет право быть толстым.
– Конечно, – сказал он, – каждый имеет право быть толстым, грязным, больным и глупым. Проваливай.
Толстуха отправилась отплясывать дальше. Столик в дальнем конце зала, у искусственной пальмы со стеклянным светящимся попугаем, привлек его внимание. Там разговаривали двое мужчин. На деловых людей не похожи, да и деловые не решают свои дела в два часа ночи – такие приходят днем, и их легко отличить по особой холодности жестоких лиц. Было в этой парочке что-то необычное, и ему никак не удавалось понять что. Он отхлебнул еще пива и задумался. Не потому что любил, умел или привык думать, а потому что пьяная мысль зацепилась за тех двоих, как рукав за гвоздь. Вот. Вот оно. Тот, что поменьше и в пиджачке, что-то поставил под стол. Похоже на портфель, из которого торчат цветы. Конечно, отсюда не разглядишь.
Минут через двадцать один из них встал из-за стола. Кажется, он был сильно пьян. Или не пьян, или принял на грудь что-то покруче. Его проблемы. Пошел к выходу, едва не упал на ступеньке. Постоял и грохнулся в темноту. Пьяные так не падают. Это точно, на пьяных здесь насмотрелись, могут отличить одно от другого. Тот, который в пиджачке, тоже встал и пошел к выходу. Исчез в темноте улицы. Чемоданчик остался под столом.
Алекс по прозвищу Пингвин работал в кафе помощником повара. Ему было двадцать девять. Семьи он не имел, никаких обязательных дел вне работы – тоже. Разве что гулять с собакой – огромным старым ротвейлером, доставшимся ему в наследство от дяди. Дядька умер три года назад, от туберкулеза, который подхватил в лагерях. Собака так толком и не приняла нового хозяина. Так что Алекс Пингвин обычно сидел в кафе до упора, наливался дешевым пивом, а потом шел домой и заваливался спать. Итак, чемоданчик-то остался. Может быть, это бомба. Скорее всего.
С мыслью о бомбе Пингвин положил голову на руки и закрыл глаза. С закрытыми глазами он мог отчетливо видеть хвост последней мысли, той самой, на букву «б»; хвост вращался по кругу против часовой стрелки. Это означало, что он спит. Почему бы и не поспать? – подумал он. Он любил это состояние свободы, вседозволенности самому себе – когда можно делать все, что прийдет в голову, и все окажется правильным. По крайней мере, нормальным. Он никогда никуда не стремился, ничего не добивался, никому не завидовал и не пытался украсть ничего большого, в отличие от большинства своих знакомых. Он просто делал первое, что приходило в голову, и был счастлив этим. Сейчас он спал.
Вскоре его разбудили.
– Пингвин, давай поможешь.
– А шо такое?
– Да не знаю. Вроде портфель прибили к полу.
– Как это прибили?
– Ну, приклеили, типа. Не оторвешь.
– Где? За двенадцатым столиком?
– Угу. Под ним.
– Там бомба, – сказал Пингвин.
– Никакой там бомбы нет. Петрович уже расковырял крышку и бил кувалдой.
– Я так крепко спал? – удивился Пингвин.
– Здоровый сон признак идиота.
– Лучше быть здоровым идиотом, чем больным умником.
– Вот именно. Пошли, будешь помогать.
Столик уже убрали. Теперь здесь стояла толпа. Все
– Поднимали? – спросил Пингвин.
– Поднимали. Не поднимается.
– А вы попробуйте его перевернуть.
Сразу несколько ног начали пинать чемоданчик и он, действительно, перевернулся с грохотом. Желтый брусок разбился на много частей. В это мгновение полумертвая музыка из колонок прекратила свои конвульсии и свет погас. Погас всего на секунду, но погас полностью. И сразу же сквозь большие пустые окна ввалилась ночь с дальними светляками огней на другой стороне парка. Никто не успел ничего сказать, просто все остолбенели, когда снизу вверх полыхнул сноп малинового пламени и нарисовал черную тень Алекса Пингвина на ребристом металлическом потолке. И свет сразу вернулся, задергалась музыка, призывая кого-то курить табак и пойти в кабак. Снова начал кланяться стеклянный попугай с лампочкой в пузе.
– Эй, Пингвин!
– Чего?
– Оно долбануло тебя прямо в лицо. Как глаза? Видят?
– Видят, – сказал Пингвин. – Видят, да что-то не то.
– А в смысле?
– А в смысле, пойдите вы все … Я же говорил, что это бомба.
– Это не бомба, но может быть, радиация, – сказал Петрович. – Если радиация, то тебе хана. Больше никого не задело? Тогда лады. Если ты, Пингвин, помрешь, мы тебя помянем. Шучу я так. Ниче там не было. С утреца проспишься и забудешь. А теперь, ребята, это все надо убрать.
И они принялись убирать осколки. Желтое вещество, из которого был сделан брусок, оказалось внутри губчатым. Некоторые мелкие, с наперсток, кусочки весили не меньше, чем пол мешка цемента, и их приходилось выносить вдвоем. Другие не весили почти ничего. Из последнего куска выковыряли прозрачный малиновый предмет величиной с фасолину. Предмет тускло светился. Пингвин взял его себе – положил в карман.
На выходе он споткнулся о тело, которое до сих пор и лежало там, где упало. Никто его так и не поднял. На всякий случай Пингвин не стал до него дотрагиваться. Начальник будет уходить, вызовет милицию. Это его головная боль. Никак не наша. Все-таки, столько денег себе гребет, должен за что-то и отвечать, – подумал Алекс с мстительной радостью, хотя, по здравому рассуждению, ничего плохого лично ему начальник не делал. Ему плевать было на Алекса, а Алексу – плевать на весь мир. Самая здоровая философия, если только хватит жидкости в организме.
Стояло теплое лето, и черные липовые аллеи, освещенные рассеянным безламповым светом, совершенно пустые днем, сейчас были полны целующейся и матерящейся молодой жизни.
Пока он добрался домой, сон прошел. Впрочем, и хмель тоже, чего никогда не случалось раньше. Пингвин погладил собаку, довольно равнодушно подошедшую встретить хозяина, сбросил со стола какую-то ерунду и достал светящуюся фасолинку. При электрическом освещении она выглядела обыкновенно. Пришлось выключить свет, чтобы увидеть свечение. Оно оказалось таким сильным, что, приглядевшись, можно было заметить тени стульев у задней стены. Ротвейлер тихо зарычал.
– Молчать, Ройс! – приказал Алекс. – Молчать, животное. Смотри сюда.
Внутри светящейся фасолинки перетекали волны жизни. Малиновое, розовое, пурпурное сияние, движущиеся черные точки. Это завораживало взгляд, как костер в ночи. Он не мог отвести глаз. И сейчас это не доставляло ему никакого удовольствия. Он закрыл глаза, но веки поднялись сами собой. Он закрыл глаза руками, но пальцы сами собою сползли вниз по щекам. Он отвернулся к окну, но не выдержал и нескольких секунд. С одной стороны, он продолжал контролировать любое свое движение, а с другой, светящийся предмет полностью контролировал его. Это не ощущалось как принуждение, скорее, это было как навязчивая идея, как нервный тик.