Бескровная охота
Шрифт:
– Так взлетай!
– Не выйдет, они вырубили половину наших систем.
– Эта железяка боится простой молнии?
– Нет. Но это была не простая молния, – ответил Охотник.
Ливень все усиливался и скорость течения становилась сильнее. Все громче и громче слышался шум водопада, до которого оставалось совсем близко. Наконец, музыкант попытался схватиться в последний раз за каменный край обрыва. За выпуклыми окнами скалилась кипящая бездна. На несколько секунд машине удалось удержаться, затем еще одна сильнейшая молния ударила сзади, и мир завертелся вокруг них.
– Безинерционный режим, – успел сказать Охотник, – наши последние запасы гравиоля.
В этот момент что-то грохнуло и все в кабине перевернулось вверх ногами. Тяжесть и инерция вернулись вновь. Машина висела, слегка раскачиваясь, вцепившись клешнями в вертикальную стену. До дна каньона оставалось еще метров сто или чуть больше. Поток, падающий сверху, гудел так, что невозможно было услышать собственный крик. Охотник выключил наружные динамики, и тишина обрушилась, как будто рухнула стеклянная гора. Еще несколько секунд в ушах стоял звон осколков.
– Я потерял его, – сказал Охотник. – Я потерял цветок, когда ударила первая молния.
– Это я виновата. Зачем я сказала эту фразу?
– Какая разница?
– Если бы я сорвала цветок, – сказала Ася, – ничего бы не случилось. Ты же сам сказал, что меня они не видят.
– Может быть да, а может быть и нет.
– В любом случае нам нужно попытаться еще раз.
– Это слишком опасно, – ответил Охотник. – Наш бедный музыкант еле жив. Второй такой атаки он не выдержит.
– Кто из нас охотник, ты или я? – спросила Ася.
– Браво! Теперь я вижу, что мы оба.
– Я вот что думаю, – сказала она, – что, если мы их переполошили? Тогда все зря?
– Ничего нельзя сказать. Но переполошили мы их или нет, уже не имеет значения. Алекс должен был начать раньше. Если у него все получилось, то живых Тиссернаусов на Земле уже нет, все сдохли. Они остались здесь, они остались на других планетах, они остались у себя дома, где бы этот дом ни находился. Но не на Земле. Теперь дело за нами. Если мы справимся, последствия этой катастрофы будут минимальными.
– А если у Алекса ничего не вышло?
– Тогда на самом деле все зря. Но даже когда все зря, настоящий Охотник находит силы бороться. Схватка не проиграна даже тогда, когда она проиграна, – так говорит мудрость охотников.
– И это правильно, – сказала Ася. – Заставь этого жука ползти наверх.
Пока они разговаривали, дождь снова прекратился, и это было хорошим знаком. Они подождали еще два часа и заставили музыканта ползти вверх по стене. Вода еще продолжала падать, поэтому продвижение было очень медленным, но к полуночи они все же вылезли. Небо было звездным, но диким, непохожим на земное.
– Я чувствую тоже самое, – сказал Охотник, – каждый раз на новой планете, в первую ночь. Потом все проходит. Когда летишь в пространстве, этого не бывает. А здесь такое, эти холмы, трава, совершенно настоящая ночь – и ненастоящее небо.
– Какое ваше небо? – спросила Ася.
– Красивое. Лучше чем на Земле.
Утром по небу плыли облака, не обещающие никакого дождя. Музыкант продолжал ползти. Сейчас он углубился в один из рукавов ущелья. Здесь было мокро и грязно, а дно было засыпано недавно принесенными камнями, ветками деревьев и прочим мусором.
– Если снова начнется дождь, нас запросто смоет, – сказала Ася. – Но я рискну. Мне это нравится.
– Мне тоже.
Следующий цветок они увидели около трех часов дня. Он рос между камней, яркий, как капля артериальной крови. Ася решительно пошла к цветку и, не задумываясь, сорвала его. Помахала Охотнику издалека. Ничего страшного не случилось.
– Отлично сделано, девочка, – сказал он. – Теперь махнем в ближайший лес. Сто тридцать километров на восток, а потом еще немного на юг. Завтра будем на месте.
– Здесь так красиво, так тепло и спокойно, – ответила она. – Не верится, что это место называли Планетой Бурь.
Но к вечеру поднялся ветер.
Ветер дул всю ночь и все утро. Он нес песок и мелкие камни, которые ударяли в обшивку быстро идущей машины и создавали постоянный шумовой фон.
– Теперь мне понятно, почему эту планету назвали так, – сказала Ася, – Я давно не помню такого ветра.
– Это не ветер, – ответил Охотник, – те ветры, которые обычно дуют здесь, бьют как бетонная плита. Это даже не сквозняк. Это полный штиль.
– В таком случае здесь не могут жить животные. Я еще понимаю, как живут эти приземистые леса, вцепившиеся в почву. Но птицы и животные – это нереально, правильно?
– Неправильно. Здесь нет разницы между зверями и птицами, каждый зверь – это одновременно и птица, а каждая птица – это зверь. Здесь не нужны крылья, чтобы летать – летать могут даже камни. Я, конечно, не знаю всех, кто тут живет, но по-моему, они водятся только на опушке лесов, эти твари. Там, где не слишком ветрено и где не слишком темно. И там же охотятся друг на друга. Если говорить о хищниках, здесь есть, например, пухолька, но она выходит на охоту только по ночам, когда становится по-настоящему темно. Ее крик напоминает крик пьяной совы. Если бы совы могли напиваться, они бы орали именно так.
– Она опасна?
– Не то слово. Она более чем опасна. Это одна из самый ужасных биотварей во вселенной, насколько мне известно. Хотя выглядит она совершенно мирным пушистиком средних размеров.
– Достаточно. Дальше не рассказывай. Не надо.
К полудню они приблизились к границе леса. Лес, как таковой, не существовал. Была пустыня, страшная и уродливая. Из-под камней торчали короткие зеленоватые обрубки, напоминавшие чудовищные пальцы. Невдалеке виднелась заброшенная одноколейная дорога с зубчатым рельсом, который уже начал ржаветь. В рабочем состоянии дорога должна была подниматься над почвой на несколько метров, теперь же ее занесло камнями и грязью. И здесь же, из-под камней, торчал розовый бок разбитого вагончика.