Бескрылые птицы
Шрифт:
Стемнело. У люков зажглись яркие фонари, и в помещении стало светлее, чем днем. Молодые парни тискали женщин. Пожилые рабочие спешили за водкой, стараясь купить ее до закрытия лавок.
Работали уже не так проворно, как днем.
Время от времени Анныня выходила из трюма и исчезала. Иногда это был штурман, иногда простой кочегар. Однажды ее удостоил вниманием сам форман: подойдя к люку, он засмеялся и так замысловато выругался, что даже пожилые, ко всему привычные женщины с отвращением плюнули.
— Анныня, выйди наверх! — крикнул форман девушке. — Они как-нибудь обойдутся и без тебя.
Анныне было все равно. Она не раздумывала. Что тут плохого, если она проведет полчаса с форманом в штурманской каюте: он такой же человек, и потом — от него зависит получение работы.
Сверхурочные часы прошли удивительно быстро. Люди потеряли способность соображать. Они тянули свою лямку, как лошади, проделывали привычные движения. Устало тело, ныли суставы, но все это ощущалось смутно, как под наркозом. Боль потеряла остроту…
Равнодушно дождавшись сигнала: «Выходи наверх! Закрой люк!», они выбрались из трюма, молча оделись; как бы рассердившись на кого-то, задраили люки, раздражаясь при этом от малейшего неловкого движения соседа и сердито крича друг на друга. Наконец, все смолкло.
В темноте тихо раскачивались фонари. Призрачно длинные человеческие тени скользили по мостовой, сливаясь в переулках с темнотой ночи.
Завтра опять длинный-длинный день, до одиннадцати ночи. Мешок за мешком… Послезавтра — опять. Затем еще день — и пароход уйдет в море, а рабочие получат деньги за свой нечеловеческий труд. Они скажут: «Да, мы хорошо заработали!», выпьют водки, купят брюки из манчестера и неделями будут жить без работы, пока в порт не зайдет опять какая-нибудь большая посудина, нуждающаяся в рабским труде. Доллары! Мужчины опять станут работать до одиннадцати ночи, женщины будут сидеть на коленях у пьяных янки… Доллары!..
Волдис начинал кое-что понимать. Проклятая все-таки и жуткая эта жизнь! Страшно, если она такой останется всегда… Нет, не должно так остаться, все должно измениться, — иначе какой смысл жить, ждать завтрашнего дня!
Работа на американском корабле продолжалась еще три дня. Каждый вечер работали сверхурочно до одиннадцати, а в последний вечер работа затянулась до двух часов ночи, пока кончили разгрузку.
Все эти дни Волдис не читал газет. Приходя вечером домой, он даже не умывался, торопясь скорее лечь и расправить уставшие руки и ноги. Тело закалилось. Мускулы больше не болели по утрам, только при мысли о предстоящем бесконечно длинном рабочем дне временами становилось тяжело на душе. Разве это не было настоящим рабством?
Может быть, и было, но за это ведь платили деньги. На американском корабле, с его сверхурочными и аккордными, удалось прилично заработать — за пять дней сто двадцать латов.
Люди, не знакомые с жизнью портовых грузчиков, рыскающие с репортерским блокнотом по пятиэтажному городу в поисках сенсаций, спешили известить в своих листках, что портовики зарабатывают страшно много денег. Двадцать с лишним латов в день! Они забывали при этом объяснить, что такие деньги удалось заработать только на одном корабле и не за день, а за сутки. Они забыли и то немаловажное обстоятельство, что после такого заработка рабочие опять остаются без работы на неопределенное время. Иногда эти деньги — все, что они зарабатывают за несколько месяцев. Эти оговорки значительно ослабили бы впечатление, произведенное сенсационной заметкой. Но теперь сытые отцы семейства, читая газету, радовались:
— Смотрите, как хорошо зарабатывают портовики в Латвии! А кричат о безвыходном положении! Чего им еще не хватает?
Мелкие ремесленники, деревообделочники и безработные приходили в смятение от такого сообщения.
— В Рижском порту открылось золотое дно, новая Калифорния! Туда! Все туда! Долой сапожные колодки, довольно стучать на швейных машинах, пусть даже перья ржавеют на письменных столах — прочь от них, в гавань, где деньги льются рекой!
В армию безработных вливается новая толпа гонимых нуждой людей, и некоторое время они бродят по набережной, пока до их сознания не дойдет, что порт не то место, где кусок хлеба достается легче. Поняв это, они возвращаются к своей прежней, так легкомысленно брошенной работе, проклиная молодых людей, слоняющихся по городу с репортерскими блокнотами.
Выплату денег американцы производили обычно в пивной. Весь персонал кабачка предупреждался об ожидаемом торжестве, и столики были заказаны заранее. Рабочий, который так тяжело потрудился и которому посчастливилось хорошо заработать, не удовольствуется угощением «всухую» — он зальет свою радость водкой и закусит ее жареной свиной грудинкой.
Так как заработанные деньги нельзя было получить в другом месте, Волдис опять пришел в знакомую пивную. Ему гостеприимно уступили место за большим столом, напротив формана. Встретили его, как своего, дружески похлопывали по плечу, предлагали «одну только рюмочку», потом еще одну. В поисках защиты Волдис взглянул на Карла, но тот только разводил руками — и пил…
— Как же ты не будешь пить, если угощают? Тем более что послезавтра, говорят, придет пароход за грузом досок. Понятно тебе?
Волдису было понятно. Опять повторялось старое: надо было напиться и потом страдать от похмелья, чтобы завоевать репутацию славного парня. Кроме того, на этом пароходе удалось так хорошо заработать, следовало выпить за удачу.
Уже сильно смерклось, когда в пивной остались только сидевшие за круглым столом — форман со своими ближайшими друзьями. Он сказал:
— Вы славные ребята! Выпьем по маленькой! Вы мне нравитесь.
Как можно отказаться от такого приглашения? Волдис остался, и с ним Карл.
— Барышня, сыграйте «Ямщик, не гони лошадей!» — кричал один.
— Нет, сыграйте «Валенсию!» — орал другой.
— Играйте, что хотите! — успокаивал всех авторитетный возглас формана.
Единственно из приличия Волдис опять напился. Он сознательно одурманил себя и сделался на какое-то время идиотом. Опять смеялся, обнимался, нежно и печально думал о своей бестолково сложившейся жизни. Но зато послезавтра у него опять будет работа. У других не будет, а у него будет, — ведь у него есть заслуги: он пил за одним столом с форманом! Чем больше он станет пить, тем лучше ему будет. Благополучие достигается выпивкой. Так уж устроен мир на данном градусе широты.
И все же, когда спустя некоторое время Волдис, проделав у дверей пивной длинный церемониал прощания с Карлом, шагал в одиночестве по темным уличкам домой, горько было у него на душе. Он сознавал, что совершает что-то неправильное, недостойное человека. Так не следовало поступать. Он знал, что сам растаптывает себя, — однако делал это. В последний ли раз? Не пригласят ли его добрые друзья недели через две опять за круглый стол? Не потянет ли его вдруг к водке? Тогда трясина поглотит свою новую жертву.