Бескрылые птицы
Шрифт:
— В семь утра явиться к браковщику! — крикнул он. По пути он указал лом, где жил браковщик.
Лесорубов впустили в темную, наполненную клубами пара кухню. Маленькая керосиновая лампочка еле освещала большой котел, где парилась кормовая свекла и ботва для скотины. Неровный земляной пол был заставлен ведрами, подойниками и обувью. Две девушки, с измазанными лицами, наспех заплетенными косичками, в небрежно спустившихся мужских носках и в коричневых стареньких кофтах, помешивали в котле. Пристально взглянув на вошедших, они слегка смутились и торопливо стали поднимать спустившиеся носки.
Здесь, наверное, уже жили лесорубы: в углу кухни, против плиты, были устроены широкие нары. Хозяйка, седая неопрятная женщина с давно немытым лицом, повела мужчин в сарай и показала, где взять солому для постели. Затем все стали устраиваться на ночлег. Латгальцы развязали котомки и занялись приготовлением ужина: у них были сковороды, котелки, чайники. А молодые люди, приехавшие из Риги, не захватили даже кружек для питья.
— Хозяюшка, нельзя ли достать у вас молока? — попросил Волдис.
— Отчего же нельзя. Сколько вам нужно?
Они уговорились брать по литру молока утром и вечером.
Вскоре в кухню вернулись девушки, теперь уже умытые, в простых опрятных платьях. Они прибрали кухню, не торопясь вымыли подойники, и видно было, что им совсем не хочется уходить. Наконец, они очень неохотно ушли. Через несколько минут, когда все растянулись на соломе, из комнаты хозяев послышались звуки пианино. Играли какую-то народную мелодию.
Что за люди живут в этом доме? Они ходят с неумытыми лицами — и играют на пианино. Почему не видно ни одного мужчины? Волдис не мог заснуть. Простая мелодия успокаивала, будила надежды.
Рядом с ним лежал Карл, который тоже не спал и все время беспокойно ворочался. Ну конечно, — Милия…
Смолкло пианино, утихли приглушенные голоса женщин. На дворе, будто состязаясь между собой, неистово лаяли собаки.
Волдис думал о своей комнате на улице Путну. Как в ней все привычно. Он бы сегодня опять долго-долго читал.
Стиснутый с обеих сторон соседями по нарам, Волдис наконец уснул, не имея возможности повернуться на другой бок. Рядом с ним лежало потное человеческое тело. Кто-то во сне скрипел зубами. Вши прежних постояльцев, почувствовав чужих людей, выползли на разведку: они любили разнообразие, эти хитрые насекомые. А на дворе, глядя на луну, выли собаки.
Лесосека, отведенная Волдису и Карлу, находилась в двух километрах от дома. Когда-то там начали рубить лес, но за недостатком рабочих рук прекратили. Участок находился в стороне, имел форму клина, суживавшегося в северной части, и густо зарос орешником и кустами ольхи. Кустарник надо было вырубить и сжечь.
— Неужели у вас не нашлось лучшего участка? — спросил Карл у браковщика.
— Кому-то надо вырубить и его, — ответил тот.
— Что мы здесь заработаем? — пожал плечами Волдис. — Почему именно мы должны возиться с этим кустарником?
— Не волнуйтесь, — браковщик стал совсем приветливым. — Вы не раскаетесь, работайте спокойно. Мы вам будем платить кроме обычного вознаграждения отдельно за расчистку — по десять сантимов с пня.
— Тогда другое дело.
— Только не говорите остальным, получится скандал. Если у вас спросят о расценках, скажите, что получаете по два сантима с кубического фута.
Они приступили к работе. Несколько часов вырубали и жгли кустарник, чтобы освободить место для бревен, потом валили десять — пятнадцать деревьев, обрубали сучья и сжигали их тут же на кострах. В дальнейшем сжигание сучьев оставляли на вечер. До сумерек пилили деревья, вырубали орешник, а с наступлением темноты жгли сучья, что отнимало у них часа два. Уже совсем ночью, когда на небе серебрилась луна, они отправлялись домой, Ужинали ржаным хлебом с салом, выпивали по пол-литра молока и шли к колодцу умываться ледяной водой.
— Почему вы не берете теплую воду? — удивлялись девушки. — Это же ничего не стоит.
Но они продолжали свое. На завтрак ржаной хлеб, сало и молоко, а на обед брали с собой хлеб с мясом. Хлеб, сало и искусственный мед им привозила раз в неделю хозяйка из имения. Они, таким образом, избавлялись от приготовления пищи, что крайне поражало латгальцев.
— Что вы за люди, как это вы обходитесь без горячего? — изумленно спрашивали они, и сами каждое утро кипятили чай, а по вечерам варили жидкую похлебку. Молодые рижане только усмехались: они заказывали себе несколько караваев хлеба и совсем не собирались худеть.
Начиная со второго или третьего вечера, вся семья хозяйки стала засиживаться в кухне до полуночи. Девушки перестали показываться сюда в мужских носках и коричневых блузах, — в доме находились теперь молодые люди из Риги; с ними было о чем поговорить, они много читали и вели себя вполне прилично. Даже у хозяйки появилось чувство уважения к постояльцам, а девушки по вечерам долго не шли спать, с видимым удовольствием сидели на кухне, приносили из комнаты большую лампу, читали книги, иногда вчетвером играли в карты. Когда в лампе кончался керосин, они уходили. После их ухода с полчаса еще слышались звуки пианино. Время шло незаметно.
Оба приятеля уходили на работу последними, зато вечером задерживались в лесу дольше всех: они никогда не бросали недоделанной начатую работу. Было что-то привлекательное в громадных кострах, которые они разводили по вечерам. В воздух поднимались фонтаны искр, и окружающие ели розовели в свете пламени. Друзьям нечего было торопиться домой — все равно раньше полуночи лечь не удастся. Еще одно дерево, еще один костер!
Как-то вечером, возвратясь домой, они увидели на синих постелях матрацы и подушки. У других по-прежнему лежала солома. Никто ничего не сказал, никто не ждал благодарности. Карл и Волдис взяли с собой по одному полотенцу, за неделю они загрязнились дочерна. Однажды полотенца оказались на своих местах выстиранными и выглаженными. И опять ничего не было сказано, а девушки делали вид, что не замечают удивленных лиц парней, вытиравшихся в тот вечер чистыми полотенцами. Вот какие были эти девушки, оставшиеся без отца.
Обе они в свое время посещали в Риге среднюю школу. Одна из них окончила ее, другая нет. Отец был учителем. Теперь, после его смерти, три женщины вели хозяйство на небольшом клочке земли. Сами пахали, косили, убирали хлеб, ездили в лес за дровами — словом, выполняли всю мужскую работу и не роптали при этом па судьбу. Это были жизнерадостные люди, и если соседи иногда и подтрунивали над неумелым хозяйничаньем, то только потому, что слегка завидовали выдержке этой интеллигентной семьи.
Волдис с Карлом, вероятно, были единственными из всей партии лесорубов, кто работал и по воскресеньям, а когда через три недели наступило рождество, они не поехали в Ригу. Волдис попытался заговорить об этом, но Карл удивленно поглядел на него.