Бескрылые
Шрифт:
— Почему вода? — пролепетал рыбак, взъерошивая мокрые волосы и пытаясь вникнуть в смыслы, выдаваемые безмозглым скользким созданием с поразительной уверенностью.
— Вся энергия ужаса при массовом утоплении во время Потопа передалась воде, по закону Сохранения Энергий Вселенной, а в качестве уравновешивания компенсировалась Волей Создателя приобретением этой субстанцией (водой) очищающих (энергетически) свойств. — Говорящая рыба вильнула хвостом. — Страх гибели физической оболочки послужил почвой для появления качества духовного исцеления плотной материи. Господь создал воду как первооснову
Рыбак, раскинув руки, лег на горячий песок и, щурясь на стремящийся к зениту огненный шар, что было духу прокричал:
— Если Иоанн крестил Христа, то кем был Ной?
— Не пугай собратьев моих, — спокойно заметила золотая голова, торчащая из реки. — Ной крестил целую расу, что была посеяна после Потопа.
Монах в эту секунду, нервно макнув перо в чернильницу — лунку в осиновой гнилушке, быстро записал: «Огонь разящий нисходит на тех, кто вместил в сознание грех Содома, Потопа „достойны“ жившие во грехе, но не переступившие „порога опустошения души“ сознанием».
В горле пересохло, крючковатый и несуразный от постоянного сидения за книгами и донельзя приземистого потолка своего жилища, не позволявшего распрямиться полностью, отшельник, скрипнув двумя досками на ржавом костыле, служившими входной дверью, выбрался на свет Божий. Дождей в здешних местах не бывало уже с неделю, и кадка для воды стояла пустая. Монах заглянул внутрь, вытряхнул со дна возмущенного лягушонка и, тяжело вздохнув, направился к реке. Мышцы понемногу вспоминали радость сокращения, легкие с удовольствием втягивали ароматы лесной жизни, а кадка, в нетерпеливом ожидании пополнения своего чрева, в такт шагам долбила отшельника по колену, подгоняя его, подзуживая, подначивая и увлекая.
Пограничные стволы соснового бора цеплялись мощными, кряжистыми корнями за самый край обрыва, и монах, перешедший в нахлынувшем на него восторге на бег, едва успел остановиться. Внизу, у самой ленты неторопливой реки, раскинув руки лежал человек. Отшельник застыл, давненько он не встречал собратьев по разуму, а, не имея зерцала, стал подзабывать и внешний вид таковых и даже как-то засмущался, благо то был мужчина и, слава Богу, в одеждах. Он некоторое время раздумывал, не спуститься ли к воде в другом месте, но любопытство, вполне человеческое, еще не сгинувшее в нем чувство, сподвигавшее на величайшие подвиги и немыслимые безрассудства сынов Адамовых во все времена, перебороло страх и стеснение, и монах, подобрав рясу, спрыгнул вниз, на песчаный склон.
Рыбак пребывал под впечатлением от встречи. Карманы его, как и прежде, были пусты, а сведения, сообщенные «говорящим уловом», не укладывались в его сознании, но улыбка не сползала с физиономии, и теплый ветер, зацепившись за шевелюру, не собирался покидать своего нового пристанища… до тех пор, пока шорох песка не спугнул его легкие крылья.
— Благослови Бог, — услышал рыбак и открыл глаза. Бледный, худосочный человек в рясе, с крестом на груди и бадьей в руке возвышался над ним.
— И вам доброго дня, — отозвался, поднимаясь с песка, рыбак. — За водичкой, святой человек?
— За ней, — кивнул отшельник, бухая кадку в прозрачные прибрежные струи. — Как улов?
Рыбак пожал плечами:
— Одна рыбешка.
— Не густо, — согласился монах, кряхтя вытаскивая полную кадку из реки.
— Говорящая, — с лукавой ухмылкой произнес рыбак, с удовольствием наблюдая, как кадка грохнулась на песок, обдав брызгами отшельника, у которого от изумления отвисла челюсть.
— Неужто и впрямь, где же она?
— Отпустил, как и обещал. — Рыбак развел руками. — За дар.
— Ты глаголил с ней? — мокрый монах не мог справиться с восторгом и… недоверием.
— Было дело, — коротко ответил рыбак и начал не спеша собирать сети.
— Милый человек, — взмолился монах, вцепившись обеими руками в нагрудный крест, — поведай, о чем?
— Всего не упомнить. — Рыбак остановился на миг, задумался и снова занялся сетью. — Да и зачем тебе?
Отшельник перекрестился.
— Пока ты глаголил с рыбой, со мной беседовал Бог, я все записал.
Теперь уже рыбак недоверчиво поглядел на собеседника.
— Помню последнюю фразу. Если перескажу, покажешь свои записи?
Монах с готовностью закивал головой.
— Не тяни, прошу.
Рыбак прикрыл веки, положил руку на лоб и выставил правую ногу вперед, в общем, принял абсолютно театральную позу, которую заприметил в прошлом году в деревенском балагане (в тот раз давали Гамлета), и, выдержав необходимую паузу, продекламировал:
— «Крещеные» эгрегоры, те, что под зонтиком Христосознания, тяготеют к воде, и занимаемые ими пространства полны вод пресных и морских, в отличие, к примеру, от других эгрегоров, исповедующих иные истины, где места их обитания пустынны, песчанны и жарки.
— Это цитата, — не без гордости заключил он и, открыв глаза, увидел, что отшельник, отыскав где-то сухую веточку ивы, выводит ею прямо на песке. Через минуту он закончил и, вскочив на ноги, улыбнулся:
— Вот.
Рыбак подошел к природному «манускрипту» ближе, текст гласил: «Дар истинный меняет сознание, то есть несет в себе энергии более высоких вибраций, нежели имеет сознание получателя. Дар иллюзорный (материальный) — суть перемещение одних, низких, вибраций внутри других (таких же). Но помни, что сии дары (иллюзорные) существуют в горизонтальном направлении, дары истины же имеют антипод, направленный вниз. Гордыня вибрирует очень тонко, посему стоит на вершине развития сознания, но эта вершина есть отражение истины, ее перевертыш».
Закончив шевелить губами, рыбак поднял глаза на отшельника и они, не сговариваясь, одновременно произнесли:
— Я хочу…
— Говори первый, — уступил монах, когда их дружный смех затих в ивовых прядях.
— Я хочу найти Бога и услышать Его, как услышал ты. — Рыбак смотрел на товарища глазами, полными слез.
— Готов поменять свободу на темную келью? — Отшельник содрогнулся, здесь, под солнцем, обласканный теплым ветром, среди кипящей вокруг жизни, запах прелой древесины его жилища раздражал сознание особенно сильно.