Беспокойный

Воронин Андрей Николаевич

С этими словами он вынул из кейса и протянул Казакову через стол заранее припасенный черный полиэтиленовый пакет.

– Да ну, – запротестовал Сергей, тем не менее послушно начиная сгребать обандероленные пачки в пакет. – Мужик вроде нормальный…

– Все мы нормальные, пока большими бабками не запахнет, – назидательно возразил Алексей Иванович, пряча бумаги в кейс и убирая его со стола. – Ты когда-нибудь видел по-настоящему крупную сумму, чтобы деньги лежали кучей на столе – протяни руку и бери? Я имею в виду, до сегодняшнего дня – видел?

– Да нет, – пожал плечами Казаков, – как-то не приходилось. Я ведь человек военный, откуда в армии крупные суммы, да еще и прямо на столе?

– А вот

я видел, и не однажды. И каждый раз испытываешь такое, знаешь, гаденькое волнение, искушение дьявольское: а может, рискнуть? Схвачу и дам деру – авось не догонят. Самый первый раз, помню, едва-едва с собой совладал. Деньги, Серега, хуже героина. Легко оставаться честным, когда соблазна нет! А когда он есть, с ним не каждый справится. И потом, при современном упадке морали многие рассудят так: а зачем справляться с соблазном – чтобы остаться бедным, но честным? Ха! С нами-то справиться легче, чем с искушением! Возьми, к примеру, обыкновенную охотничью двустволку, заряди ее жаканом, войди в комнату и пальни – сначала в тебя, ты поздоровее, да и приемчики знаешь, а потом в меня. Два раза нажал, и денег полные карманы – чем плохо? Так что убери ты их от греха – вон хотя бы и под стол. Зачем человека лишний раз в искушение вводить? Откуда ты знаешь, кто он есть и что у него на уме? А денежки-то серьезные, тебе их до старости хватит. Машину купишь хорошую – джип, по здешним дорогам без него не больно-то разъездишься, катер моторный… да все, чего душа пожелает. Эх, мне б так пожить хотя бы годик!

– А ты приезжай, – предложил Сергей. – Хотя бы на выходные. Я тебя с комбатом своим познакомлю – мировой мужик, тебе понравится.

– Непременно, – пообещал Алексей Иванович. – Еще надоем… А вот и хозяин!

– Был хозяин, да весь вышел, – сказал Андрей Константинович, входя в комнату. В руке у него была закрытая полиэтиленовой крышкой молочная бутылка, наполненная прозрачной, как слеза, жидкостью. – Вон он, хозяин, за столом сидит, глазами хлопает… Что, опомниться не можешь? Был москвич, а стал Тверской губернии помещик, отставной гвардии капитан Казаков… Звучит?

– Звучит! – вместо Сергея откликнулся Бородин. – Еще как звучит! Самому-то не жалко, Андрей Константинович?

– Жалко у пчелки в попке, – грубовато ответил бывший хозяин усадьбы, водружая бутылку на стол и, как шахматные фигуры на доску, по одной со стуком выставляя в ряд граненые стопки зеленоватого стекла. – Жалко, конечно, да только на что он мне теперь, этот дом? Я его для семьи строил, а семья – фьють! – испарилась, пока я по морям-океанам плавал. Что я тут буду один болтаться, как горошина в свистке? Ну, славяне, это дело надо обмыть. Не косись, не косись, – сказал он Бородину, с сомнением смотревшему на бутылку. – Сам гнал, не водка – лекарство, бальзам! Там, в кладовке, этого добра еще литров десять, – сообщил он Сергею. – Так что тебе первое время и в магазин-то ходить не надо, разве что за жратвой…

– Да я, вообще, подумываю завязать, – неожиданно для себя признался Сергей. – Честное слово, сам не знаю, что на меня нашло, но здесь как-то… В общем, жить хочется. Спасибо тебе, Леха, еще раз, я тебе этого век не забуду.

– Не за что, – легко, шутливо ответил Бородин.

– Бог в помощь, – в отличие от него, серьезно, с сочувствием произнес Андрей Константинович, наполняя стопки. – Дело обыкновенное: дошел до края, настало время выбирать – или вперед, в могилу, или назад, в завязку. Мужик ты, вижу, правильный, хоть и крепко жизнью побитый. Ну, да это не беда, за одного битого двух небитых дают. Ничего, ты еще повоюешь! Удачи тебе, Серега! Ничего, что я так, по-простому? Ты, если что, тоже ко мне без чинов – Андрей, и все тут, или просто Андрюха, как тебе больше нравится…

– Нормально, – сказал Сергей. – Какие там еще чины…

– Тогда

за знакомство, – предложил хозяин, поднимая стопку.

– Эй, эй, тпру! – весело запротестовал Бородин. – Глядите, как спелись! Уже на брудершафт выпивают. А за сделку-то?..

– Да погоди ты со своей сделкой, – отмахнулся Андрей Константинович. – Ты-то к этой сделке каким боком, делок? Не мельтеши, выпьем и за сделку, и за тех, кто в море…

– Ты ж за рулем, – напомнил Бородин.

– А тут, кроме тебя, на двести верст окрест никому не интересно, трезвый я за рулем или, может, выпимши, – парировал Андрей Константинович. – Не дрейфь, доставлю тебя в наилучшем виде, в целости и сохранности. Ну, Серега, давай – за знакомство, за сделку, чтоб после никто не жалел, и за то, чтоб ты на воздухе здешнем, чистом, живом, сам ожил и очистился!

– Ну вот, – пробормотал Бородин, – теперь все в кучу…

– Отличный тост, – возразил Сергей. – Спасибо, Андрюха.

– За тебя, Серега, – внес свою лепту Алексей Иванович. – Геройский ты мужик, на таких испокон веков земля держится. Жалко было бы, если б пропал… Э, а это что? Гляди, гляди! Ух ты! Ну, здоров, бродяга!

Сергей машинально обернулся к окну, в сторону которого тыкал пальцем Бородин, но ничего не увидел, кроме клочка пронзительно-синего неба и зеленого кружева ветвей старой березы в обрамлении стареньких, застиранных, но чистых занавесок.

– Что ты там увидел? – спросил он, снова поворачиваясь к столу.

– Да аист же! – возбужденно воскликнул Алексей Иванович. – Здоровенный, зараза, как птеродактиль! Я и забыл, какие они вблизи огромные…

– Эка невидаль – аист в деревне, – пренебрежительно хмыкнул Андрей Константинович, пряча что-то в карман своей камуфляжной куртки. – Вот если б и вправду птеродактиль… Давайте выпьем, что ли, чего ее без толку греть?

Сергею подумалось, что теперь он каждый день сможет видеть живого аиста, это волшебное, полузабытое зрелище из далекого детства, – и робкое, едва проклюнувшееся желание жить стало крепнуть и набирать силу. Что ж, комбат, наверное, действительно прав: десантнику не к лицу жить так, как он жил последние годы. Потери случаются и на войне, и в обычной, мирной жизни; одни потери ранят глубже и больнее других, и бывает так, что винить в этих потерях тебе некого, кроме себя самого. И что с того? Вину надо пережить, а пережив, искупить, только тогда ты сохранишь за собой право называться человеком. Кто знает, какие планы у судьбы относительно твоей персоны? Сегодня ты никому не нужен и всеми забыт, а завтра, может быть, случайно спасешь человека, который потом придумает лекарство от рака, или просто посадишь дерево… Плюс одно дерево или минус один человек – что лучше? А? То-то…

Его рука почти не дрожала, когда он поднес к губам граненую стопку. Крепчайший, прямо-таки термоядерный самогон легко скользнул вниз по пищеводу и мягко взорвался в желудке, наполнив все тело ощущением приятного тепла. На обшитой светлыми сосновыми досками стене висели старенькие ходики; они стояли, и Сергей подумал, что непременно их запустит – если понадобится, свезет в город, в часовую мастерскую, но ходить они у него будут. Они будут размеренно отстукивать время, а он – регулярно подтягивать гирю и следить за тем, чтобы они шли точно…

Белый циферблат с черными стрелками вдруг расплылся перед глазами и вместе со всем остальным миром неудержимо и косо заскользил куда-то вниз и вбок. «Совсем слабый стал», – подумал Сергей и, пошатнувшись, с шумом упал со стула. – Готов, – сказал Андрей Константинович, ставя на стол нетронутую стопку.

– Ядреное зелье, – с уважением констатировал Бородин. – Отлей граммов двести, а? У меня есть парочка знакомых клофелинщиц, так они за эту вашу отраву никаких денег не пожалеют! Из чего вы ее только гоните?