Бесполезное ископаемое
Шрифт:
«Богом не дадено – в аптеке не купишь».
О фатализме знать только по Михаилу Лермонтову, о метафизике по Хемницеру etc.
меня не лелеять надо, меня надо тютюшкать.
Чем я занят в свободное время? Высеваю цветы, строю далеко идущие планы относительно АСЕАНа, муссирую миф о советской угрозе.
Почему она клюенчатая, а шурстит? совершенствоваться
О предсмертном жизненном кредо пасечника: «Всё в мире хуйня, кроме пчел. А вообще-то и пчелы – тоже хуйня».
Байкало-амурское иго и татаро-монгольская магистраль.
А вечером росистым
Даем отпор расистам.
И всё-то у них в ладонях. У Эдуарда Межелайтиса солнце в ладонях. У Мариэтты Шагинян «Столетие лежит на ладони».
Кто в тереме живет? Я, Венька-вахтер, на язык востер.
Простим угрюмство. Разве это
Сокрытый двигатель евонный?
Он весь – дитя добра и света,
Он псих и диссидент говенный.
Але, это автобаза? – Какая тебе к хую, еб твою мать, автобаза? Это Министерство культуры.
Шутят: чукча – это состояние, русский – это судьба, грузин – это профессия. Еврей – это призвание.
Впусти меня в твою отверстию Рабинович, вы член партии? – Нет, я ее мозг. С небольшой душой, с деловой головой. могильщики социализма
да, и Христос говорил: не надо клясться, не надо неверморничать.
А как пойдешь в гости, возьми с собой что-нибудь искрометное: меня, например.
Пузо у меня никак не растет. Я должен получать пенсию за непузоспособностью. Пособие по беззаботице.
Китайский поэт Люнь Тяй.
А глас ли это народа? А фолькс ли это штимме?
В самом деле, подростковая глупость – не уважать всякий возврат, со школы вынесенное недоверие ко всякой реакционности («назад к Канту» – дурно, не зная ничего о Канте). Потом уже является относительность всяких vorwarts и zuriick. И я бы с Фамусовым выпил. С Чацким бы не стал.
Это заняло у меня времени совсем немножко. 2 часа. Т.е. ровно столько, сколько длилась полтавская баталия-виктория.
Надломлены мои мечты, как говорил Валера Брюсов.
«Великий пост следует кончать ночью до ку-роглажения»
и родилась в смирительной рубашке
Ребенок
Гераклит Эфесский говорил о них: глазам и ушам этих людей не следует верить, «ибо они имеют грубую психею».
И еще Гераклит: «По какому бы пути ты ни шел, границ психеи ты не найдешь: столь глубок ее логос».
В ихних газетах братство компартий и пр. называют «чудовищной международной мафией».
Есть чрезвычайности в этих писаниях и речах, но нет полномочности.
Одно сочинение Плутарха так и называется: «О том, почему божество медлит с воздаянием».
Мне, конечно, легче сойти с ума, чем им. Я, например, увижу на карте Пакистана: там, где должен быть Исламабад – там оказалось Равалпинди, а там, где прежде было Равалпинди, увижу Исламабад– и все, я сбрендил. А они все даже не заметят.
Хоть и промерз, а все-таки иду и пою: «Вдоль да по садику, вдоль да по зеленому сизый молодец идет».
У Островского («Не все коту масленица»): «Нас с малолетства геройству не обучали».
Я тучен душою. Мне нужны средства для похудания: ничегонеделание, сужение интересов и пр.
«Божье слово слишком тяжелая роскошь,
И оно не для всякой души».
(Эренбург)
Она невзрачна, но целесообразна.
Вы – вы, а не богатыри.
А мы – богатыри, не вы.
Вы всадники без головы.
Вы Щепкины. А я – Куперник.
или, обращаясь к Мельникову:
Ты – Соловьев, а я – седой.
Ты – Иванов, а я – Крамской.
Ты – сер, а я, приятель, сед.
Ты – Мельников. А я – Печерский.
И тебе еще рано слушать речи Миттерана.
А я между тем начал спуск, вошел в плотные слои атмосферы и прекратил свое существование.
«Есть вещи поважнее, чем мир», – говаривал бывший госсекретарь Александр Хейг.
Ничего вальпургиево не было в наших ночах. Но вот варфоломеевщина – точно была.
Да, я пленный. Я пленник своих старых концепций.
«Достоинство человека – неприкосновенно. Уважать и защищать его – обязанность всех государственных властей» (статья Конституции ФРГ).
Впрочем, вот мысль: перевести целиком на русский Конституцию ФРГ.