Беспощадная истина
Шрифт:
Паула была на четыре года старше меня, и она проходила курсы реабилитации в течение восемнадцати лет. Она была ведущим участником программы, девушкой того типа, которые просто просятся на обложку. Когда у нее наступил кризис, она собиралась издать книгу о программе анонимных алкоголиках и наркоманах. Вся ее жизнь вращалась вокруг этой программы, поэтому она хорошо знала, что с нами может случиться – то, что знающие люди называли «13-й шаг». Я же проходил программу реабилитации всего несколько недель.
Вначале мы стали вместе проводить время, как друзья, но через некоторое время мы начали ухаживать друг за другом. Я получил от администрации «Уандерлэнда» разрешение на то, чтобы провести ночь с Полой. Наши отношения мне дали очень много. У меня была подруга, которая в течение восемнадцати лет вела трезвый образ жизни и помогала мне в этом. Я еще никогда не общался с такой
Я слегка нарушил еще некоторые правила, когда, находясь в «Уандерлэнде», снял документальный фильм о своей жизни. Ко мне обратился мой друг Джим Тобэк, талантливый режиссер, с которым я работал несколько лет назад над авторским фильмом «Черное и белое». В то время я считал, что вряд ли смогу быть актером. Я сыграл свою роль исключительно ради Джима, мне за это не заплатили, и я с этого ничего не имел. Все время, пока шли съемки фильма «Черное и белое», я был под сильным кайфом от травки. Мой диалог был полностью импровизированным, поскольку я даже не мог прочитать сценарий. У меня была сцена с Робертом Дауни-младшим, и Джим хотел, чтобы я его ударил. Но я не смог даже сфокусироваться на нем, настолько сильно я торчал, и я ударил его не туда, куда надо было. Дауни оказался на полу и принялся пинать меня: «Перестань, мать твою, меня бить! Прекрати, б… дь, бить меня!»
Я хотел сделать этот документальный фильм, потому что мог получить за это хорошие деньги, а деньги мне были нужны позарез. Я уже продал по бросовой цене весь проект, и только после этого спросил Шона, правильно ли я все сделал. Я вел об этом речь так, словно собирался дать небольшое интервью, а затем все это вылилось в часы съемки в арендованном доме в Беверли-Хиллз и на берегу океана в Малибу. Забавно сейчас смотреть этот фильм. Хотя, пока шли съемки, я не пил и не употреблял наркотиков, для меня очевидно, что у меня все еще сохранялись черты наркозависимого. По существу, я снимал наркоманский документальный фильм.
Моя реабилитационная программа шла хорошо, и 24 сентября мы с Шоном полетели в Аризону, чтобы явиться в суд, где я признал себя виновным в хранении «кокса». Месяц спустя я вернулся, чтобы выслушать свой приговор. Пока я был в реабилитационном центре, я обошел весь город, чтобы обсудить проблему наркомании. Я ходил на судебные заседания, на которых рассматривались дела о наркотиках, я бывал в районах, где действовали молодежные группы, я давал свидетельские показания, от которых зависело, освободят ли обвиняемого от уголовной ответственности для прохождения программы реабилитации, или же его отправят в тюрьму. Я обошел множество мест и затратил на эту работу множество часов. Я сделал все, чтобы внести свой вклад в это дело. И когда мы представили судье всю информацию о моей общественной деятельности, это выглядело очень впечатляюще. Я получил замечательные письма от своих врачей и консультантов в реабилитационном центре, а также письма поддержки от своих друзей: от Шугара Рэя Леонарда и замечательного юриста Роберта Шапиро. Он потерял сына, который пристрастился к наркотикам. Роберт Шапиро основал фонд; он организовал показательные выступления боксеров со сбором денежных средств, на которых он дрался с Дэнни Бонадьюсом [332] , и я выводил его на ринг в качестве тренера.
332
Дэнни Бонадьюс (род. в 1959 г.) – американский теле– и радиоведущий, актер, комик, профессиональный рестлер.
Тот факт, что я добровольно обратился в реабилитационный центр и успешно проходил там соответствующую программу, произвел впечатление на судью, которая оказалась приятной либеральной леди. Она вполне могла бы определить мою задницу за решетку на несколько лет. Вместо этого она присудила меня к двадцати четырем часам тюремного заключения и 360 часам общественных работ и дала мне три года испытательного срока. Все выглядело достаточно оптимистично. В течение всего этого процесса меня очень поддерживала Моника. Без ее помощи мне пришлось бы тяжело. Наш брак был ужасен, но мы смогли остаться большими друзьями. Моника устроила хороший обед для моих адвокатов и меня с Шоном. Я собирался, вернувшись в Калифорнию, купить дом и продолжить свои усилия по реабилитации. Кто знает, может быть, я бы затем женился на Поле или на ком-нибудь другом в реабилитационном центре и стал одним из тех, кто является основой реабилитационных программ, кто не может спокойно наблюдать за тем, как вокруг пьют или курят травку.
Казалось, все шло хорошо, пока окружной суд штата Аризона не принял решения получить обо мне еще одну, последнюю информацию из полицейских досье. И они выяснили, что реабилитационный центр «Уандерлэнд» находился вблизи одной из школ. Таким образом, я, как сексуальный маньяк/правонарушитель, должен был зарегистрироваться в штате, поскольку пребывал в непосредственной близости от указанной школы. В результате нас предупредили, что, если я полечу обратно в Калифорнию, штат Аризона проинформирует полицейское управление Лос-Анжелеса (штат Калифорния) о необходимости арестовать меня в аэропорту. На самом деле это реабилитационный центр «Уандерлэнд» был виноват в том, что я не был зарегистрирован. Когда мы узнали об этом, один из моих адвокатов сказал мне, что я мог бы возбудить иск против реабилитационного центра. Я не мог поверить в это. Эти люди рисковали, спасали мою жизнь, а я теперь должен был судиться с ними? Нет, я не мог поступить так бесчестно.
Но я мог опять вернуться к наркотикам. Мой план вернуться в свое сообщество в Калифорнии, которое воспитало меня, провалился. Меня должны были отправить обратно в Калифорнию, а меня вернули меня в Финикс, и без той системы, которая меня поддерживала, шесть недель спустя я вновь обратился к наркотикам – и мы с Полой расстались. Мы еще встретились друг с другом пару раз, но теперь это уже не работало. Я начал сбиваться с пути, возвращаясь в мир наркотиков, а она осталась на правильном направлении.
К образу жизни заядлого кокаиниста я, правда, не вернулся. Я принял такую кучу лекарств в реабилитационном центре, что это не могло не сказаться. И раз уж мне не было суждено начать новую жизнь в Калифорнии, я решил продать свой дом в Финиксе и приобрести дом в Лас-Вегасе. Я хотел быть там, где бурлила жизнь. Поэтому я купил дом в Хендерсоне. В январе я пригласил одну из своих подруг побыть со мной, и этот телефонный звонок оказался судьбоносным.
Я знал Кики Спайсер, когда ей было еще тринадцать. Ее отчим, Шамсуддин Али, был весьма уважаемым и влиятельным мусульманским священнослужителем. Он руководил самой большой мечетью в Филадельфии и имел тесные связи со здешней демократической политической элитой, в том числе с мэром Филадельфии и губернатором Пенсильвании. Ее мать, Рита, была журналистом, они освещала многие мои поединки. Когда в 1995 году я встречался с Бастером Матисом, возникла проблема с проведением поединка в Атлантик-Сити, и тогда отец Кики помог перенести его в Филадельфию. Он привел Кики на встречу со мной во время пресс-конференции, организованной перед боем, и она вместе со своей семьей отдыхала затем в моем гостиничном номере. Я настолько привык к тому, что различные люди знакомят меня со своими детьми, что я воспринимал это как само собой разумеющееся. У меня состоялся весьма интересный разговор о религии с ее отцом, имамом, и в моем больном воображении вдруг возникла мысль о том, что он предлагал мне Кики или одну из ее двоюродных сестер. Я безусловно, остался неравнодушен к Кики, однако у меня сложилось впечатление, что ей было неловко, неуютно со своими родителями. Ей, похоже, не хотелось быть вместе с ними.
С тех пор между нами ничего не происходило, пока год спустя я не узнал ее по-настоящему. Ее отец был вынужден поехать в командировку куда-то в район Питтсбурга и взял вместе с собой Кики и ее мать. Они позвонили мне и сообщили, что остановились в отеле всего в двадцати минутах езды от моего дома в Огайо. Когда я услышал, что их дочь была с ними, я ухватился за возможность, которая мне представилась.
– Нет-нет, не останавливайтесь в отеле, приезжайте ко мне домой, – предложил я.
Для меня это был шанс заполучить эту девушку. Когда они добрались до моего дома, я настоял на том, что имам и Рита воспользовались моей кроватью. Я мог заночевать в любой из многочисленных спален в другой части дома. Например, в той спальне, которая располагалась неподалеку от комнаты, предназначавшейся для Кики. Она отправилась спать, а я стал смотреть телевизор. Немного погодя Кики вышла из своей комнаты и пожаловалась мне на то, что на ее подушке были какие-то волоски. Мы нашли другую наволочку, после чего она спросила, нельзя ли ей посмотреть со мной телевизор. Мы некоторое время смотрели его, а затем разговорились и болтали, казалось, несколько часов. Наконец, я перешел к решительным действиям.