Беспощадная истина
Шрифт:
Кики вернулась, чтобы побыть со мной, прежде чем 1 мая отправиться в тюрьму. Где-то за неделю до того, как ей надо было уезжать, она подошла ко мне, когда я смотрел внизу в гостиной телевизор.
– Детка, нам нужно поговорить, – сказала она мне весьма драматично.
Мне вспомнился эпизод с Джонни Деппом в фильме «Кокаин», когда девушка приходит, чтобы сказать ему, что она умирает. Когда Кики так странно посмотрела на меня, я находился под кайфом, поэтому струхнул. Я был просто уверен, что она сейчас сообщит мне о том, что у нее рак.
– О нет, детка!
– Нет. Ты просто тупица. Я беременна.
Я почувствовал себя так, словно с меня свалился тяжкий груз. Я только что побывал в аду и спасся оттуда. Однако мне пришлось сделать ей внушение:
– Ты же знаешь, что это не может быть веским аргументом. Все мои браки складывались ужасно. Я обожаю тебя, но я не однолюб. У меня никогда больше не появится денег. Сейчас я банкрот. Прежним мечтам, когда я был твоим прежним парнем, уже нет места. Тебе уже не суждено разъезжать в лимузинах. Возможно, тебе и не придется выстаивать очередь в ресторан, но тебе не суждено больше носить дизайнерские вещи, придется пользоваться магазинами уцененных товаров. Я стану для тебя просто образцом разорившегося парня, какие только были у тебя раньше.
– Послушай, тебе нет необходимости заниматься ребенком, – возразила она.
Да, всю эту фигню я уже слышал – пока не появлялся ребенок и не наступали трудные времена, и ты получаешь эту гребаную повестку о вызове в суд. Так вот все и происходит.
– Послушай, – сказал я, – что ты от меня хочешь? Я буду помогать тебе. Мы все будем делать вместе. Я дам тебе все лучшее, что только смогу…
Я-то знал, что все это завершится плачевно.
– … Но вряд ли нас ожидает какая-то слава. Никаких телевизионных камер, журналистов, «юпитеров», ничего такого. Телевизионные камеры будут только на моих похоронах. Нам придется жить так, как будут позволять обстоятельства. Если ты готова разделить со мной такую жизнь, то хорошо.
Пока Кики находилась в тюрьме, я не так часто разговаривал с ней. Я вновь достаточно глубоко погрузился в вечеринки с кокаином, и Кики не звонила мне, потому что ей совершенно не хотелось обнаружить, что я был в стриптиз-клубе, и слышать хихиканье шлюх на заднем плане. Я не мог отвечать за то, что она услышит, и не был способен обеспечить ей то, что она хотела бы услышать. Насколько это меня касалось, я уже обозначил свои обязательства перед ней.
Непосредственно перед тем, как Кики отправилась в тюрьму, я ей сказал:
– Когда ты освободишься, ты станешь моей девушкой. По-другому для нас с тобой и быть не может. Когда ты освободишься, я буду принадлежать тебе и ребенку. У меня не будет никаких беременных подружек, и я скажу всем этим женщинам, что моя женщина сейчас в отъезде, а когда она вернется, со всем этим будет покончено.
По правде говоря, я собирался устроить такой шестимесячный мальчишник. Слава богу, что я не подхватил СПИД или что-то в этом роде. Кики была расстроена, потому что, пока она находилась в тюрьме, она видела несколько фотографий меня с другими женщинами, однако ей пришлось пережить это. Мне также пришлось кое-то пережить. Что касается взаимоотношений между людьми, то следует смириться с прошлым своего партнера. Я не стыдился того, что я сделал, потому что мы жили в двух разных мирах. И я не знаю, кто позвонил ей или навестил ее, меня это не волновало.
18 мая в Каннах был показан мой документальный фильм. При перелете в Канны я был под кайфом. Я прихватил с собой какую-то девушку из округа Колумбия, и все то время, пока мы там находились, мы гуляли. Она пригласила еще девочек, и мы спали с ними. У нас были веские причины для гульбы: мой фильм получил восторженные отзывы критиков в Каннах. Я дал прессе свою собственную краткую аннотацию на фильм:
– Это как греческая трагедия. Суть только заключается в том, что главный объект трагедии – это я сам.
Вернувшись в Лас-Вегас, я продолжал непрерывные гулянки. У нас с моим другом Мартином был приятель, которого звали Парис, старый крутой ублюдок. Ему было, по крайней мере, лет восемьдесят, и он был крупным наркоторговцем. Как правило, он работал распорядителем в одном из казино на Лас-Вегас-Стрип и всегда с шиком одевался. Мартин дружил с Парисом уже сорок лет, и ему не понравилось, когда я начал тусоваться с ним, потому что Мартин полагал, что тот плохо влияет на меня и подталкивает к наркотикам. Сам Мартин был парнем из сельского штата Миссисипи. Он увидел, как торчу на «коксе», и сказал: «Ты что, наркоман с Гималаев? Ниггер, ты же не какое-то там дерьмо. Ты уже подсел на кокаин. Как ты можешь заниматься этим дерьмом? В результате у тебя нет ни денег, ни даже шлюх, у тебя ничего нет, ниггер!»
Даже Парис старался избегать меня. Я как-то пригласил его пойти потусоваться, и сначала все было классно, но потом он увидел, как я поступаю с кокаином, и, поскольку сам он употреблял только чистый кокаин, сказал мне, высокомерный ублюдок:
– Майк, вам не надо ничего этого. Ступайте к своим белым приятелям, которые пользуются шумным успехом, употребляйте их поганую наркоту, которую они где-то добыли. Вы не потянете это дерьмо, Майк, вам нужны наркотики белых.
Когда Парис умер, на похоронах огласили его волю:
– Единственные два моих друга – это Мартин и Майк Тайсон. Я хочу, чтобы они унаследовали все мое добро.
А какое может быть добро у наркоторговца? Его запас наркотиков, нычка. После похорон Мартин забрал эту нычку и передал мне пожелание Париса, чтобы я взял его «кокс». Однако когда я попросил у Мартина этот «кокс», он ответил:
– Майк, сейчас вы поступаете нехорошо. Я сейчас не могу с чистой совестью отдать вам это.
– Мартин, но ведь это же – мое! Как можно не отдать мне то, что мне принадлежит? Ты же не мой отец!
– Мой мальчик, я просто не могу этого сделать.
Мартин был до мозга костей христианином-баптистом из южных штатов. Он совершал все грехи, которые перечислены в Библии, но мог умереть за Иисуса и убить за Иисуса. Я был уверен, что по праву принадлежащее мне дерьмо находилось в доме у Мартина, и я так нуждался в нем, что сделал сам себе приглашение переночевать у Мартина.
– Кики в тюрьме. А я побуду здесь, с вами, – сказал я Мартину.
Как только Мартин ушел на работу, я принялся шмонать его дом. У него в шкафах хранилось, по крайней мере, сотня костюмов от Стэйси Адамса, и я лихорадочно порылся в каждом кармане, чтобы обнаружить нычку.