Беспощадные клятвы
Шрифт:
— Господи, девочка, мне так нужно кончить, что это больно, — задыхается он, распахивая глаза и глядя на меня сверху вниз. Его лицо напряжено от вожделения, глаза темные и стеклянные, мышцы напряжены. Его член красный и набухший, вены пульсируют, и я знаю, что, если я сниму кольцо, он кончит от одного прикосновения.
Но это не то, что я запланировала для него на сегодня.
— Я вижу. — Я еще раз провожу пальцем по его члену, прослеживая вену, и еще раз медленно, взасос целую его кончик, прежде чем отступить назад. — Но не сегодня.
Финн смотрит на меня в полном
— Можешь оставить себе кольцо, — говорю я ему небрежно. — Это может быть единственным способом сдержать данное мне обещание. В конце концов, ты ведь так же не можешь дрочить, когда вернешься домой.
— О чем ты, блядь, говоришь, девочка? — Возмущенно восклицает Финн, и я медленно поворачиваюсь, натягивая на голову черный слип, и удовлетворенно улыбаюсь ему.
— Ты обещал, не кончишь, — напоминаю я ему. — Нет, пока я тебе не разрешу. Так что вот так. Не кончай. Я знаю, что ты твердый, но ты не можешь даже прикоснуться к нему. А если прикоснешься… — Я пожимаю плечами. — Не думаю, что ты мне солжешь. Но если ты не сможешь сдержать слово, я больше не позволю тебе прикасаться ко мне.
Финн прекрасно знает, что я все равно не позволю. Что я могу вернуться домой, одуматься и вспомнить, что мы должны работать вместе, а не трахаться. Я жду, что он скажет мне, чтобы я отвалила, что это нелепо, что он заставлял меня кончать снова и снова, а я оставляю его пульсирующим и неудовлетворенным.
Он вдыхает, выпуская воздух в медленном, вздрагивающем вздохе, в котором, как мне кажется, запрятано проклятие, которое он пробормотал на выдохе. Но, к моему удивлению, он кивает.
— Хорошо, девочка. Придется потрудиться, чтобы засунуть его обратно в штаны. Но я справлюсь.
Я в шоке смотрю на него, пока он пересекает комнату, чтобы собрать свою одежду, его член по-прежнему упирается в рельефные мышцы живота, поблескивая в слабом свете комнаты. Он выглядит как статуя бога, когда собирает свои вещи, мускулистый, твердый и мужественный, его глаза снова скользят по мне с нескрываемым вожделением, когда он надевает джинсы и футболку.
— Я буду здесь завтра вечером, девочка, — пробормотал он, доставая ключи и бумажник. А затем, не сделав ни единого попытки прикоснуться ко мне или попросить о поцелуе, он поворачивается и оставляет меня стоять на месте, глядя ему вслед.
17
ФИНН
Честно говоря, я не знаю, о чем, черт возьми, я думал, соглашаясь на это.
Вообще-то, знаю.
Я думал о том, что, когда она была с Матвеем, у нее не было никакого контроля. Она была бессильна, явно не была уверена, что он вообще подчинится ее стоп-слову, ведь мы должны были принять меры предосторожности на случай, если он откажется… мое присутствие рядом, браслет. Я не могу представить, каково ей, обычно предпочитающей не подчиняться, было позволить мужчине, которого она презирает, прикасаться к ней таким образом. Позволить ему приказывать ей делать то, что он хочет, проглотить свою гордость и подчиниться ему.
Я не могу этого сделать. Я даже не могу заставить себя позволить Аше властвовать надо мной так, как она хочет, а я хочу ее. Только не таким способом.
Ты уверен в этом? Голос в затылке дразнит меня, пока я иду к мотоциклу, напоминая, что у меня не пропала эрекция, когда она пристегнула меня наручниками к этой Х-образной штуке. Я даже нисколько не почувствовал, как она застыла. Даже наоборот, я стал еще тверже, если это вообще возможно, думая о том, что она будет ласкать меня, пока я буду беспомощно висеть, выпятив член и умоляя ее делать все, что ей заблагорассудится.
Может быть, я не так уж противен всему этому, как мне хочется думать.
Как бы то ни было, я хотел вернуть ей часть этой власти. Я хотел, чтобы она снова почувствовала себя хозяйкой положения, вернулась в то безопасное место, в котором, как я начинаю понимать, ей нравится находиться. Этот мир властных игр и извращенного секса для меня в новинку, но я начинаю думать, что это не столько связано с ее собственным удовольствием, сколько с тем, что быть главной помогает ей чувствовать себя в безопасности и независимости. Когда она контролирует ситуацию, ничто не может причинить ей боль. Никто не может игнорировать то, что она хочет, потому что она сама решает, что делать.
Я не могу не понимать, насколько она доверяла мне, чтобы я пристегнул ее наручниками к этой скамейке. Мне смутно кажется, что я должен злиться на то, что она оставила меня без сил, когда я заставлял ее кончать снова и снова, но, зная, что я знаю о ней и Матвее и о том, что она, должно быть, чувствовала из-за всего этого, я не могу этого сделать. Я не могу заставить себя злиться на нее за то, что она хочет вернуть себе часть того, что позволяет ей чувствовать себя защищенной и сильной.
Даже если у меня от этого стояк, который, блядь, болит всю дорогу домой.
Это самое трудное, что я когда-либо делал, без всякого каламбура, чтобы сразу же не снять кольцо с члена и не погладить себя до быстрого, грязного оргазма, как только войду в дом. Но если я увижу Ашу завтра вечером, она спросит меня, в любом случае, если я скажу ей, что не смог удержаться, или попытаюсь скрыть это, это будет ложью.
Единственный способ сдержать слово — это держать руки подольше от члена.
Я так возбужден, что даже не уверен, что смогу снять кольцо, не кончив от прикосновения пальцев, но я не могу спать с ним. Я уверен, что если циркуляция крови в моем члене будет прервана на всю ночь, это хороший способ потерять его навсегда, и я не могу придумать много судеб хуже, чем эта, поэтому вместо этого я решаю принять холодный душ, скрипя зубами, когда я стою под струей и тянусь за кольцом, шипя сквозь зубы, когда я медленно прокатываю его на своем напряженном члене.