Бессердечный
Шрифт:
– Старший инспектор! – крикнул, выскочив в коридор. – А мои вещи?
Вместо Морана ответил один из караульных.
– Пройдемте, – позвал он за собой. – Вам все вернут.
В канцелярии сыскной полиции меня дожидался знакомый уже детектив-сержант, рыжеусый и желтоглазый. Он достал из папки опись изъятого имущества, попросил ознакомиться с ним, а потом начал выкладывать на конторку одну позицию за другой. Нож, зажигалку, портмоне, банкноты и монеты, жестянку с леденцами, темные очки, документы о вступлении в права наследования, «Цербер» и отдельно кассету с двумя целыми
Фотоснимок я нервно сунул во внутренний карман пиджака; детектив-сержант не обратил на это никакого внимания и потребовал:
– Если все верно, пишите, что претензий нет, и ставьте подпись.
Так и сделал. Потом быстро рассовал по карманам свои пожитки и поспешно покинул Ньютон-Маркт, словно бегущий из чистилища грешник. Выскочил во двор, отгороженный от улицы колоннадой портика, и подставил лицо лившейся с неба воде.
Стало легче. Легче, но ненамного.
Неожиданное родство с императорской фамилией, нападение Лазаря и бесследное исчезновение Елизаветы-Марии рвали измученную душу на куски, и от недавних событий просто шла кругом голова.
Что происходит? И почему в центре всей этой бесовщины именно я?
И самое главное – как могла оклеветать меня Елизавета-Мария? Если, лелея собственное самолюбие, я еще мог отнести записи в дневнике к безобидным фантазиям девушки, раздосадованной навязанным ей браком, то участие в похищении секретного патента в эту схему категорически не укладывалось.
Неужели она отводила подозрение от кого-то иного?
Но от кого?
И тут в меня словно молния ударила.
Альберт Брандт! Талантливый и обаятельный любимец женского пола, который неизменно сопровождал меня при всех якобы неожиданных встречах с Елизаветой-Марией. Более того, он писал ей стихотворное посвящение, а если учесть его увлекающуюся натуру и болезненный разрыв с Кирой, то он вполне мог перенести свои чувства на новый объект.
Таинственная незнакомка! Не о дочери ли Фридриха фон Нальца он толковал подобным образом, не желая портить со мной отношения?
Я невольно ускорил шаг и бросился бы бежать бегом, если бы мысли не вернулись к странному ограблению барона Дюрера. На кой черт поэту сдалась технология изготовления дюралюминия? Он никогда не был замечен ни в чем предосудительном!
Деньги? Неужели Альберт так сильно нуждался в деньгах? Или попросту вознамерился сбежать с моей возлюбленной?
Моей?!
Сердце пронзила острая боль, я оступился и даже оперся на мраморную колонну портика. В глазах потемнело, мир посерел, шум дождя сменился непонятным звоном. Обида и негодование захлестнули с головой, захотелось кого-нибудь убить.
Кого-нибудь? О нет! Захотелось убить Альберта!
Я дорожил его дружбой и такое предательство простить никак не мог. Но не мог и убить, у меня бы просто не поднялась рука причинить ему вред. Да и как жить дальше с таким тягостным грузом на душе? Только пулю в лоб…
А умирать мне вовсе не хотелось. Хотелось жить. Хотелось, как никогда.
Я заменил
Просто должен был, и все.
5
«Прелестная вакханка» оказалась забита под завязку, не было ни одного свободного столика, всюду теснились нашедшие убежище от непогоды зрители. Я заказал чашку кофе, махом выпил ее, кинул на стойку пару монет и поднялся на второй этаж.
Дверь в апартаменты оказалась не заперта. Сам Альберт стоял перед зеркалом и одевался, готовясь к выходу в свет.
– Приветствую! – выдавил я из себя против собственной воли. – Ты один?
– О, Лео! – обрадовался поэт. – Ты вовремя! Едем в термы!
Столь теплый прием сбил меня с толку, я заколебался и не решился высказать в лицо приятелю все те слова, что жгли меня изнутри.
В конце концов, я мог ошибаться. Иной раз случаются и не такие совпадения.
Случаются – да, только вот я в них не верил.
Не верил и все же скандала устраивать не стал. Подвела стеснительность или проснулся здравый смысл? Даже не знаю…
– В термы? – лишь высказал я удивление неожиданным предложением поэта и кинул котелок поверх лежавшего на полке бильярдного шара. – С чего бы это?
– О, это потрясающая история! – рассмеялся Альберт. – Знаешь, где я провел сегодняшнюю ночь и большую часть дня? Никогда не угадаешь! За решеткой! Можешь представить?
– Что натворил на этот раз?
– В том-то и дело, что ничего! Во время вчерашнего приема у барона Дюрера кто-то вскрыл сейф, и всех гостей обыскивали, словно закоренелых преступников. Уму непостижимо! А потом нас… как же они это назвали… изолировали на время проведения предварительного дознания!
Я натянуто улыбнулся:
– Но в этом есть и хороший момент, не правда ли? Твоя таинственная незнакомка была вынуждена открыть свое инкогнито.
Поэт затянул шейный платок и отвернулся от зеркала.
– К счастью, она покинула прием до приезда полиции, – сообщил он. – Но видел бы ты, какой фурор среди гостей произвела моя дама с вуалью!
Я приложил ладонь к нестерпимо нывшему сердцу, и Альберт участливо поинтересовался:
– Лео, с тобой все в порядке?
– Ерунда, просто выдался напряженный день.
– Так мы едем в термы?
– Едем, – кивнул я. – Только возьми плащ, на улице собачья погода.
– Ну разумеется!
Альберт снял с вешалки длинный плащ; мы вышли в коридор и спустились на первый этаж.
– Проклятье! – выругался я там. – Мой котелок! Я забыл его у тебя!
Поэт легкомысленно протянул ключ.
– Беги! – разрешил он. – Пошлю пока кого-нибудь за извозчиком.
В один миг я взлетел на второй этаж, отпер апартаменты и зажег свечи на письменном столе. Альберт имел обыкновение держать рабочие наброски в верхнем ящике стола, именно его и взломал первым делом.