Бессмертный избранный
Шрифт:
Унна бросается туда-сюда, наклоняется к телам, заставляет себя коснуться их, поднять руку или ногу, чтобы разглядеть, кто лежит под ними. Безрезультатно. В этой куче тел, в этих десятках и сотнях найти белокурого наследника Асморанты просто невозможно.
— Здесь! — вдруг выкрикивает она, и я вздрагиваю от эха, раскатившегося по этой безмолвно-тихой пустоте и на мгновение заглушившего вой Л’Афалии. — Здесь, это он! Это он, но я не смогу поднять его… Он слишком…
— Держи его за руку, — говорит Инетис, и в этот момент мы
Магия ребенка перемещает нас снова, и тут же мир наполняется звуками, и они ударяют в нас с таким грохотом, что едва не оглушают. Вой ветра, стук дерева о дерево, людские голоса, топот множества ног.
Унна сидит на земле в десяти шагах от меня, держа за руку лежащего навзничь Серпетиса. Его волосы разметались по снегу и кажутся пятнистыми от грязи и крови. Рука разодрана от плеча до локтя, но кровь уже не течет, хоть рана и огромная.
Л’Афалия стоит на четвереньках, ее глаза полны безумия и боли, кажется, она пытается удержаться за землю, чтобы не упасть. Она успела взять кого-то из мертвых за руку, и магия перенесла сюда и его тоже — а точнее, ее, обнаженную женщину, проткнутую насквозь друсом.
Я оглядываюсь вокруг, утопая в этом море звуков — и вижу палатки, выстроившиеся вдоль кромки вековечного леса. Над одними реет красно-коричневое полотно — знак целителей. Над другими — светло-серый знак кухни, чуть дальше — желтое знамя обоза с припасами. Вокруг разбросаны палатки поменьше, горят костры и слышатся голоса.
Мы оказались в самом сердце войска Асморанты.
Мы не успеваем сделать и движения — нас замечают. Вокруг слишком много людей, и нас окружают в два счета, и особенно много желающих поглазеть собирается вокруг Серпетиса и Унны, все еще держащей его за руку. Его поднимают и тащат в палатку, и она спешит за ним, даже не оглянувшись.
— Наследник жив! — Эта весть облегает лагерь в мгновение ока.
Я поднимаю обессилевшую Л’Афалию и помогаю ей дойти до палатки лекаря, пока Инетис и Кмерлана ведут в сторону кухни, где, как мне тут же сообщают, находятся фиур Шинироса и выжившие сугрисы. Инетис оборачивается, и я машу ей рукой. Я присоединюсь к ним сразу же, как узнаю, что с Серпетисом.
Я замираю на мгновение, оказавшись под пологом, рядом с горящим очагом, в окружении алманэфретских женщин с длинными глазами, суетящихся вокруг раненых солдат. Раненых не так много, как я ожидал. Мертвых гораздо больше.
Л’Афалию тут же уводят за собой, не выказав ни малейшего удивления. Я объясняю. что она служит правительнице, и этого достаточно для этих быстрых и тихих целительниц с мягкими телами и большими глазами. Я вижу, как в углу быстро ставят ограждение и Л’Афалию уводят туда.
Я почему-то уверен, что с ней все будет в порядке.
Серпетиса укладывают на свободное место у дальнего конца палатки, и одна из женщин быстро осматривает рану и ощупывает ее своими тонкими пальцами, так ловко, что я едва замечаю эти
— Принести горячей воды и мыла! — отдает приказание женщина. — Все хорошо, син-фиоарна, ты у лекарей. Мы поставим тебя на ноги.
Она поднимает голову, и на мгновение я оказываюсь во власти ее темных глаз. Она чем-то напоминает мне Энефрет, хотя в их лицах нет ничего похожего. Женщина кивает, и я понимаю, что она не врет. Они и в самом деле могут его вылечить, хоть рана и кажется страшной.
— Ему очень повезло, что не лопнул большой сосуд, — говорит женщина, поглаживая Серпетиса по голове. Унна не отрывает от его лица взгляда, похоже, она не слышит ни слова. — Тут разодрано мясо, но кровь не выбежала из его тела. Мы все это зашьем. Но меч ему придется держать другой рукой.
Она начинает промывать рану теплой водой из большой чаши, когда Серпетис вскрикивает от боли и начинает что-то говорить.
— Серпетис, — повторяет он снова и снова. — Серпетис, Серпетис, Серпетис.
Он мечется по постели, не позволяя себя коснуться, и я уже готов ринуться на помощь, когда слышу голос Унны.
— Я здесь, я всегда здесь, — говорит она сквозь слезы, и Серпетис поворачивает голову на голос и хватает ее здоровой рукой за предплечье, сразу же замирая и успокаиваясь.
Похоже, моя помощь не нужна.
— Держи его за руку, — говорит женщина Унне, и та послушно сжимает его руку в своей. — Сейчас будет очень больно.
— Мы в кухне через две палатки, — говорю я. — Л’Афалия тоже здесь, я передал ее лекарям.
Она едва кивает мне, и я отворачиваюсь от выражения безоговорочной любви на ее лице и иду прочь, но успеваю услышать то, что говорит ей Серпетис.
— Нет, — произносит он громко и отчетливо. — Только не снова. Только не снова!
41. ОТШЕЛЬНИЦА
Он еще очень молод, но совсем сед, и волосы у него длинные, и глаза синие, как ночное небо, и голос тихий, как шепот. Он прижимает мою руку к своему лицу и повторяет беспрестанно одно слово, смысл которого я понимаю и в то же время понять не могу.
— Серпетис.
Я знаю его имя, но зачем он снова и снова называет его мне?
— Серпетис.
Торопливо, горячо, словно боясь, что этот раз будет для него последним.
— Серпетис.
— Я здесь, я всегда здесь, — говорю я, сжимая его пальцы, и он сжимает мои в ответ.
А потом его пальцы крепко смыкаются на моей руке, и он притягивает меня к себе. Ближе. Еще ближе. Так, чтобы я смогла заглянуть в синь его глаз и увидеть там свое собственное отражение, искаженное языками пламени горячей ненависти.
— Ты снова пришла. Ты снова чего-то от меня хочешь… Убирайся!
Серпетис отшвыривает меня прочь — в который раз — и я отлетаю в сторону, едва сдерживая вскрик. Глея смотрит на меня с другого конца палатки, и я качаю головой, ловя ее взгляд.
Все хорошо. Он вовсе не пытается меня ударить.