Бессмертный избранный
Шрифт:
Просто ему снова мерещится Энефрет.
Уже темнеет, и в палатке зажгли свечи и растопили огненную яму. Палатка опустела наполовину с тех пор, как мы прибыли сюда пять дней назад, и я могу передохнуть и присесть рядом с Серпетисом, который все еще страдает от раны и лихорадки, которую подхватил, пока лежал в снегу.
Целую ночь и почти целый день.
С дырой в руке, в которой были видны кости.
Если это не магия спасла его, то что? Как может человек пролежать целые сутки на снегу, без еды и воды, пока кровь вытекает из
— Серпетис, — снова начинает он, задыхаясь от жгущего его жара. — Серпетис.
И я подхожу, опускаюсь на колени у его постели и протягиваю руку, и он хватает ее и успокаивается.
Он не зря думает об Энефрет. Я уверена, что это она спасла его нашими руками.
Вот уже пять дней я не отхожу от Серпетиса. Он то держит меня за руку, прижимая ладонь к огненно-горячей щеке, то отталкивает изо всех сил, резко и сквозь зубы выплевывая слова ненависти. Он ни разу не пришел в сознание дольше, чем на два вдоха. Глея говорит, что так и должно быть. Ему было бы слишком больно терпеть перевязки, и потому лекарки дают Серпетису снадобье, заглушающее разум.
А пока наследник Асморанты мечется на пропитанной потом постели, за стенами палатки меняется знакомый нам мир.
Как мы узнали, побережники начали наступление сразу в нескольких местах. Оборона была прорвана на восходе, ближе к границе с Алманэфретом, где позиции удерживали объединенные войска, и в центре — там, где стояла армия Шинироса. Побережники привели с собой подкрепление — и сугрисы, все до одного получившие в этой битве ранения, считают, что именно прибытие подкрепления определило начало атаки.
Инетис рассказывает нам новости. Каждое утро шембученец Рыбнадек провожает ее в палатку сугрисов и обратно, и каждый раз ее лицо кажется мне все более мрачным.
— Отступают, — говорит она. — Сражаются, но отступают.
В тот день, следующий за днем первой битвы, войска Асморанты совершили отчаянную контратаку и отбросили войска врага на тот берег Шиниру, потеряв более двух сотен бойцов. Но даже так они оказались бессильны удержать границу. Им пришлось отступить, и теперь они в нескольких мересах к северу от нас, сдерживают продвижение врага вглубь Асморанты.
Иногда мне кажется, что я слышу их крики даже отсюда.
Наш лагерь остался в тылу врага, но Глее и другим лекаркам, денно и нощно успокаивающим раненых и облегчающих страдания тем, кто испускает последний вздох, будто все равно.
— Не тронемся с места, пока раненые немного не поправятся, — говорит Инетис, возвращаясь из палатки сугрисов. — Они сегодня чихвостили старшую лекарку, но она не разрешает перевозить тяжелобольных. Предлагает оставить ее палатку здесь и самим уходить. Тракт перекрыт войсками, повозками к нам пока не пробраться. Остается ждать.
Если побережники нападут на нас, битва будет короткой. У нас только раненые, десяток разведчиков и та небольшая часть войска, что осталась в качестве личного отряда сугрисов и наследника.
— Уннантирь! Подержи, пожалуйста! — зовет меня Глея.
Я поднимаюсь с колен и иду к раненому, которому она хочет перевязать голову. Он тоже не приходит в себя, как и Серпетис, и тоже совсем молод — не больше восемнадцати Цветений. Ударом меча ему отрубило ухо, но не потому его поят лишающими разума снадобьями и держат в палатке. Левая рука его распухла и стала багрово-черной, и Глея смотрит на эту выползшую из-под повязки красно-черную опухоль и качает головой.
— Его укусил один из зеленокожих, — говорит она мне, когда я спрашиваю, что она думает делать. Я знаю такие знаки. Земля и кровь, кровь и земля. Красное и черное переплетаются между собой, пока кровь не превращается в землю, а земля не становится похожей на кровь. — Надо отрезать руку, иначе мы его не спасем.
Я смотрю на бледное лицо юноши, впервые вышедшего против настоящего врага. Сколько раз он успел взмахнуть мечом? Для него война не успела начаться — и уже закончилась.
— Что ты делала? — спрашиваю я, поддерживая голову, пока Глея меняет повязку на том месте, где у юноши было ухо. — Дымнихмарник? Цветы олудара? У вас он растет? Если измельчить и приложить к ране, может, получится вытянуть кровь.
— Я пробовала все, что у меня было, — говорит она. — У него нет лихорадки, потому я тянула до последнего. Но заражение уже дошло до локтя. Если не схватить его здесь, оно перекинется на плечо.
Я ощупываю руку юноши, осторожно касаясь красно-черной кожи, и он морщится во сне. Рука холодная, словно ее только что вытащили из ледяной воды. Она должна быть горячей, но она холодная, и это меня пугает.
— Все те, кто остался здесь, укушены, — говорит Глея тихо, чтобы не слышали другие раненые. — Кроме наследника и еще двоих раненых мечами в живот. У всех одинаковые знаки, и это даже несмотря на то, что я очень хорошо промывала раны. У некоторых раны совсем маленькие, но…
Она качает головой.
— Похоже, это какая-то зараза в слюне зеленокожих. Все до единой укушенные раны почернели. Я боюсь, что им всем придется отрезать руки и ноги. Я еще никогда такого не видела, и я не отправила даже легкораненых в Шин потому что не знаю, с чем мы имеем дело.
«Темволд не нужны ваши жизни, они зачнут новую жизнь с вашими женщинами. Им не нужна ваша земля, они родились в Первородном океане. Темволд принесут мор, которого Асморанта еще не знала. Они начинят землю заразой и разнесут ее по земле от неба до моря и до гор и превратят ее в обитель смрада и болезни. Асморанта больше не будет зваться Цветущей долиной. Она станет домом матери всех смертей».