Бессмертный избранный
Шрифт:
Я киваю им и иду дальше.
За рвом врага будет ждать стена — ее Асклакин приказал заложить еще в начале Холодов, и она почти готова. Высотой в половину человеческого роста, стена будет скрывать защитников от выстрелов с другой стороны и позволит подносить снаряды без риска угодить под град стрел или копий. На южной стороне города стена выше, и ров глубже. Там будет идти главное сражение. Фиур и наследник Асморанты будут находиться у южной границы города, когда придет время.
Ребенок просит меня коснуться кладки, и я послушно делаю это. Камни под моей рукой
«Попробуй разбить ее, мама».
Я пытаюсь сдвинуть один из камней, прошу Барлиса взять меч и ударить по стене. Меч высекает искры, способные зажечь трут, но не откалывает от стены ни песчинки. Я касаюсь камня — он теплый, как будто нагретый солнцем, несмотря на окружающий нас холод.
— Что ты сделал? — тихо спрашиваю я у ребенка.
«Этот камень водится на склонах Каменного водопада, — отвечает он. — Местные называют его афатран — непобедимый. Я просто сделал наши камни такими же твердыми, как и он. Пусть они тоже будут непобедимыми».
— Ты можешь видеть так далеко? — удивляюсь я.
«Нет, мама, уже нет. Я храню силы для щита. А Каменный водопад я смогу увидеть и после рождения. Я тогда смогу видеть весь мир прямо отсюда, из Асморанты».
И я иду дальше.
На подступах вырыто несколько ям, в которых врага тоже будут ждать колья, они закрыты сухой травой и запорошены снегом так, что их теперь не видно и самим защитникам. Рабочие предупреждают меня не выходить за стену. Но я и не хочу. До осады я города точно не покину, чем бы там ни грозился приславший на днях еще одного скорохода Мланкин.
Яма кажется такой большой, а стена — такой длинной. Они тянутся насколько хватает глаз и исчезают за ямами, над которыми раньше висели клетки.
Я спрашиваю ребенка, сможет ли он закрыть все это своим щитом. Ответ приходит быстро. Да. Да, сможет, и даже продержит его до конца сражения. Но мне нужно будет находиться в центре города, чтобы щит охватил весь Шин. В центре города теперь расположены лекарни. А это значит, я буду рядом с Цили и Унной, когда все начнется… и когда все закончится, надеюсь, тоже.
— Барлис, — говорю я, — нам пора. Проводи меня к лекарям.
Моя прогулка — не просто прогулка. Ребенок хочет попробовать наложить щит, и Барлис поможет мне определить его размеры. Он верит в меня так безоговорочно, что мне даже страшно. Фиур Шинироса поручил ему охранять меня ценой собственной жизни, и я знаю, что эту цену он заплатит без малейшего колебания.
В лекарском доме тишина. Больные спят, целители утренничают, и меня просят присоединиться к простому столу. Теплое молоко и лепешки, длинные полоски сала, квашенная в бочке суповина, отварной фуфр, неизменный чеснок, мелко нарубленный и смешанный с маслом, чтобы можно быть мазать на лепешки — трапеза нехитрая, но у меня уже начинает урчать в животе, и я не отказываюсь.
За столом много разговоров. Лекари обсуждают раны и раненых, войну и солдат — немного стесняясь моего присутствия,
Цилиолис сидит рядом с Глеей за длинным столом лекарей. Она часто обращается к нему и все между ними как-то необычно, и я не сразу понимаю, в чем дело. Но вот их руки касаются друг друга, и ни один из них не извиняется за это прикосновение. Он что-то говорит ей и смотрит на нее без отрыва, и мне остается только покачать головой.
Глея и мой брат? Алманэфретка и сын тмирунского фиура?
Цили никогда не позволял женщине находиться так близко. Казалось, он вообще их не замечал, если не считать Унны, — но сегодня, когда я смотрю на него, сидящего рядом с темноглазой Глеей, я вижу, что он слушает каждое ее слово.
Ловит каждый ее взгляд.
Улыбается.
И мне одновременно радостно и грустно оттого, что Цили кого-то повстречал.
После трапезы я рассказываю всем, в чем дело — почти теми же словами, которыми я рассказывала не так давно о щите самому фиуру. Лица лекарей светлеют. Вот она, магия, о которой они столько слышали. Конечно, они не против, чтобы я посидела у них!
Барлис выходит из дома, часть лекарей расходится по сонным, предупредить больных, чтобы те не пугались, и я усаживаюсь за столом поудобнее и прошу ребенка развернуть щит.
Золотистое сияние тут же затапливает кухню и разливается по всему дому. Я вижу, как разводит руками Глея, пытаясь его коснуться, как Унна наблюдает за переливами света над головой.
Я терпеливо сижу и жду, пока не возвращается Барлис. Он докладывает, что щит добрался до соседней улицы и чуть дальше, и что из домов повыбегали встревоженные горожане, и ему пришлось объяснять им, что это син-фира использует свою магию.
— И он двигался, син-фира, — добавляет он. — Пока я стоял там, он продвинулся еще на пару шагов. Может, надо было подождать еще?
Я благодарю его.
— Нет, ты все сделал правильно. Хорошо. Я останусь пока здесь, — говорю я Глее. — Посмотрим, как дело будет обстоять к вечеру. Я могу помочь вам с ранеными, если вам нужны свободные руки.
— Вот уж нет, Инетис, к раненым ты не подойдешь, — говорит Цили непреклонно. — Можешь помочь готовить мази и сворачивать повязки. Это будет полезнее. Попроси Унну, она покажет тебе.
В свете золотистого сияния его лицо кажется таким серьезным. Я могла бы поспорить, но он прав. С большим животом мне будет тяжело наклоняться и поворачиваться. Я лучше помогу Унне и остальным в перевязочной.
Я работаю до обеда, с удовольствием ощущая себя нужной и при делах. Барлис то и дело проверяет щит — и докладывает, что он накрыл уже около двух десятков домов вокруг лекарни. Мы с Унной вдвоем готовим обеденную трапезу для лекарей и раненых. Молодой воин с повязкой на голове приносит раз за разом воду в тяжелых ведрах, и в ответ на мою благодарность говорит, что это меньшее, что он может сделать для тех, кто спас его жизнь.