Бессмертный избранный

Леру Юлия

Л’Афалия ухватывает меня за руку где-то на входе в палатку и прикладывает мою ладонь к своей, широко улыбаясь.

— Серпетис, — говорит она четко. — Ты спастись. Тебя спасти Инифри.

Но я не понимаю, как это возможно. Ведь еще сегодня из соседней палатки выносили умерших. Ведь еще сегодня я не чувствовал ничего, когда Унна касалась меня.

С раненого снимают повязку, которую так заботливо наложила утром Унна. Чернота вокруг его раны никуда не делась, но Унна качает головой и повторяет снова и снова:

— Днем ее

было больше. Ее было больше, Цилиолис, клянусь. Инетис не могла ошибиться, ты же знаешь. Ты же видишь метку. Он выздоравливает, а значит, могут и другие. Наши мази помогают им! Нам надо остаться, чтобы помочь другим!

Ее голос срывается, когда она снова заматывает повязкой рану. Цилиолис подходит ко мне и проделывает то же с моей повязкой, и я вынужден согласиться с Унной, когда она говорит, что стало лучше. Черная полоска едва видна по краю раны, кожа теплая и я чувствую прикосновения и боль.

Смерть снова отступает от меня. Энефрет снова передумала и решила оставить меня в живых.

— Вернись к Инетис, — говорит Цилиолис Унне. — Пусть сюда заходят раненые, которые получат метку, мы с Л’Афалией их осмотрим.

Унна делает шаг к выходу, и в этот момент снаружи доносится крик тревоги. Долгий звук рога разносится над лагерем, заставляя всех на мгновение замереть, чтобы потом разразиться криками.

— Побережники! Побережники идут!

— Мы не сможем вернуться за теми, кого не успели отметить, — говорит Цилиолис, оборачиваясь ко мне. — Нам придется уйти сейчас, чтобы избежать напрасных смертей.

Я хватаю протянутый мне меч правой рукой, которая сразу же отзывается острой болью, и бросаюсь вперед навстречу зеленокожим, несущимся к лагерю со стороны Обводного тракта.

Мне кажется, это зеленая волна гнили и смрада катится на меня, чтобы смести с лица земли. Я чувствую боль в руке, я чувствую страх, взгромоздившийся мне на шею, заставляющий замедлить шаг и повернуть назад, чтобы спрятаться от смерти.

— Уходим! — слышу я крик Цилиолиса. — Инетис, уходим, это конец!

И на мгновение трусливая радость — у меня есть метка, меня заберут — пересиливает мысли о долге. Мне можно не бежать дальше, мне незачем подвергать опасности свою жизнь.

Первые ряды зеленокожих врезаются в нас, и голову наполняет шум боя. Удар, еще удар, и зеленая кровь плещет во все стороны, заливая горячий снег. Я вижу, как отлетает прочь голова воина, которому Инетис только что подарила метку, и перехватываю меч второй рукой, мстя и одновременно спасая свою жизнь.

— Бегите! — кричит кто-то. — Бегите, их слишком много!

Над головой пролетает зеленокожий, и резкий вопль обрывает этот призыв к отступлению. Нас слишком мало, чтобы отбить нападение такого огромного отряда, а ведь за зеленокожими идут побережники, чьи тела крепче, а кровь горячее.

А Инетис все медлит.

Я падаю, поскользнувшись в зеленой крови, и перед глазами вспыхивает яркое золотое сияние, которое на

мгновение затмевает все вокруг. Я вижу перед собой лицо побережника, и вдруг словно переношусь в тот день, когда была сожжена моя деревня.

Я знаю это смуглое лицо. Эти руки выпустили в меня отравленную стрелу. Эти пальцы сжимали меч, едва не разрубивший меня напополам. Эти черненые зубы скалились, когда я побежал, выронив оружие, показав врагу спину.

В этой битве, одной из первых, но не последней, которую уже приняла Асморанта, я встретился с тем, кто лишил меня моего дома. И теперь я не хочу, чтобы Инетис забирала меня отсюда.

Я сжимаю меч изо всей силы и выставляю его перед собой в последний миг, острием вверх, превозмогая боль, которая так сильна, что заставляет меня рычать.

Лезвие проходит сквозь одежду и вонзается в плоть, и побережник рычит, взмахивая своим мечом в попытке рассечь мне живот. Я делаю рывок и хватаю врага за шею, и притягиваю к себе в объятье, которое сможет разорвать только смерть. Он кричит и хрипит, но пальцы его разжались и кривой тонкий меч выпал на землю, став бесполезным. Рукоятка меча впивается в мое тело, но я не отпускаю его до конца.

— А-а-а-а-а! — слышу я крик Инетис, и золотое сияние накрывает меня, ослепляет и тащит за собой куда-то в неведомое.

А потом все затихает. Побережник безжизненно смотрит на меня пустыми глазами, и я скидываю его с себя и тяжело дышу, глядя на небо, которое, кажется, не изменилось.

Я слышу стоны воинов вокруг. Я чувствую под руками тающий снег.

— Что ты наделала? — слышу я где-то вдалеке голос Цилиолиса. — Ты же сама сказала, что мы должны отправиться в Шин!

Кто-то подходит ко мне и заглядывает в лицо. Солдат, один из тех, кто оставался раненым в моей палатке.

— Жив?

— Жив, — говорю я, и он протягивает руку, чтобы помочь мне подняться.

Я оглядываюсь вокруг и понимаю, что был прав. Мы не в Шине. Мы все в том же лагере на краю вековечного леса. Но только мы. Только остатки войска Асморанты, забытые в глубоком тылу врага.

Побережники и зеленокожие — все лежат на снегу бездыханными. Их тела усеивают равнину перед лагерем ровными рядами — они умерли прямо на бегу, не успев даже коснуться нас остриями мечей.

— Правительница спасла нас! — слышу я крик, который тут же проносится над лагерем, набирая силу. — Правительница сокрушила врага!

Волна за волной приветственные крики проносятся по лагерю. Я вижу Инетис, растерянную, опирающуюся на Цилиолиса, который выглядит так, словно не рад этой легкой победе. Кмерлан стоит возле матери, крепко сжимая ее руку.

— Ты ранен? — спрашивает Унна, подбегая к нам. В ее руке — короткий меч, похоже, она тоже собиралась сражаться.

— Это не моя кровь, — отвечаю я ей, не сводя с Инетис взгляда.

В этом бою Асморанта потеряла десять человек.

Побережники лишились пяти сотен.