Бессмертный избранный
Шрифт:
— Кто ты такая? — спрашивает Цилиолис, и, переведя на него взгляд, я вижу, что и он смотрит на женщину как завороженный.
Меня охватывает ревность, когда она мягко смеется, улыбаясь ему.
— Меня зовут Энефрет, — говорит женщина. Это имя идет ей. — Я ваша мать.
Мать? Пах словно окатывает холодной водой. Я всматриваюсь в смуглое лицо и неосознанно качаю головой. Или она безумная, или…
— Где мы находимся? — спрашивает Цилиолис. — Я узнаю это место. Но я никогда здесь не был.
Под нашими ногами уже не пустота. Мы стоим на
— Вы за пределами Цветущей долины. Не бойтесь, я верну вас обратно, когда придет время. И я не безумна, Серпетис. Вы все узнаете в свое время.
Мне и так все понятно. Магия. Маги заколдовали нас, та брошенная в костер трава была волшебной. Я все еще стою у костра, а все это — и закат, и река, и женщина — лишь морок, наведенный магией. И она, как истинный маг, бормочет всю ту муть, что они обычно бормочут.
— Нет, Серпетис, это не морок, — качает Энефрет головой. — Смотри.
Она взмахивает рукой, и мы оказываемся посреди пепелища. Это моя родная деревня. Я узнаю щербатые стены домов, развалины кузницы, вижу разбросанные вокруг куски глиняных кувшинов и остатки орфусы, растоптанные копытами чужих лошадей. Все кажется таким настоящим, что я делаю шаг вперед — и тут же замираю, боясь, что морок рассеется.
Мне одновременно больно и радостно находиться здесь. Это мой дом, но что же стало с ним! Дома, в которых жило не одно поколение людей, разрушены. Животные убиты, поля наверняка вытоптаны.
— Будут и другие, — говорит женщина.
Цилиолис озирается по сторонам с ошеломленным видом. Я качаю головой и все-таки шагаю вперед. Проваливаюсь ногой в пепел. Слышу хруст, вдыхаю запах трав.
— С другого берега реки придут еще люди. Их будет больше, — говорит Энефрет, ласково глядя на меня. — Серпетис, мы на самом деле здесь, у тебя дома. Мы вернемся к костру, когда найдем то, что тебе нужно.
— Неутаимую печать, — говорит Цилиолис рядом. — Ты ведь о ней говоришь?
— Да, дети, — говорит Энефрет, и я морщусь от этого прозвища. — Я говорю о ней.
Я понемногу осознаю ее слова. Мы в деревне, там, где я вырос и в последний раз видел отца и мать. Я стою там, где еще недавно был дом травника, а через десяток шагов от нас лежит куча глины и соломы, которая была когда-то моим домом.
— Неутаимая печать здесь, Серпетис, — говорит женщина. — Забирай ее и идем. У нас нет времени, нам еще нужно навестить дом Цилиолиса.
— Ты — самая сильная из магов, которых я когда-либо видел, — говорит Цилиолис уже у меня за спиной.
Я быстро иду к развалинам своего дома. В глазах от ветра стоят слезы, сердце сжимается так, что больно дышать. Эта женщина — ненавистный мне маг, но она перенесла меня сюда. Она дала мне возможность сделать то, ради чего я сюда и направлялся. Я не знаю, с какой целью — уж явно не потому, что я ее сын, но я ей благодарен.
Быть может… Потом… Она перенесет меня
Я добираюсь до развалин и на мгновение замираю, ощущая в сердце невыносимую боль. Я жил здесь восемнадцать Цветений, я разбивал коленки об эти камни, я помогал матери доить круторогую корову, которая жила в этом хлеву, здесь отец учил меня владеть мечом и говорить, как благородный.
Посреди черепков и соломы лежит чудом уцелевший глиняный стаканчик для соли. Я присаживаюсь на корточки и поднимаю его с земли.
— Возьми его на память, Серпетис, — говорит Энефрет. Она и Цилиолис стоят чуть в отдалении, не нарушая моего права на прощание с домом. — Ты вряд ли вернешься сюда. Может быть, в старости.
Я поворачиваюсь к ней, и на ее лице столько сострадания, что, кажется, вот-вот польются слезы. Она протягивает руки, раскрывая объятья, но я не готов играть в ее игру. Я прячу стаканчик в карман корса и в растерянности гляжу по сторонам.
— Это твой дом? — спрашивает Цилиолис.
Я только молча киваю. Если он скажет хоть слово с усмешкой, я просто убью его.
Я пытаюсь сориентироваться, понять, где была дверь и с какой стороны мне нужно искать печать. Но вокруг столько воспоминаний, что я не могу думать ни о чем. Даже слова Энефрет кажутся мне просто словами, хотя она говорит о моем будущем.
Предопределяет его, хоть и не так резко, как маг у костра.
— У нас было одно окно, на восходной стороне, — бормочу я себе под нос. — Печать может быть или там, или у порога.
— Поторопись, Серпетис, — повторяет Энефрет. — Нам нужно спешить.
Неподалеку от меня валяется лопата с обгоревшим черенком. Это явно не отцовская, как она оказалась здесь, я не знаю. Я берусь за лопату и после первой же попытки вскопать землю натыкаюсь на что-то твердое. Это большой камень. Я готов отступить, но Энефрет говорит мне, что надо продолжать, и я подчиняюсь ее мягким словам.
Не знаю, почему.
Я обкапываю этот камень с трудом, вспотев и запыхавшись. Он огромный, и нам не поднять его даже вдвоем с Цилиолисом. Энефрет подходит ближе и, когда я уже готов позвать Цилиолиса на помощь, просит отойти.
Она наклоняется, и черные волосы жидкой рекой текут по ее спине. Она по-прежнему обнажена, но теперь ее нагота меня не трогает. Как будто так она и должна выглядеть…
Энефрет кладет руку на камень и замирает. Земля начинает расходиться в стороны, осыпаться, шуршать, шептать что-то тихое, но зловещее.
— Ты маг земли! — восклицает за спиной Цилиолис.
Земля расходится, и вскоре камень уже сидит в глубокой яме. Энефрет поднимается, не отпуская руки, и камень поднимается тоже. Он словно прилип к ее ладони. Энефрет взмахивает рукой, и камень размером в две моих головы легко улетает прочь. В образовавшейся яме я вижу железную шкатулку.
— Нет, — говорит Энефрет Цилиолису, пока я тянусь за шкатулкой. — Я не маг земли. Я ее создатель. Я бог.
19. ПРАВИТЕЛЬНИЦА
— Пожалуйста, выпей моей крови, — говорит Уннатирь.