Бессмертный избранный

Леру Юлия

Я могла бы убить его. Но я боюсь смерти и крови, и боюсь пронзить друсом и Унну. Я призываю на себя воду ручья, я зову эту зловонную коричнево-зеленую жижу за собой, и она неохотно, но подчиняется мне.

Ползет к ним.

Поднимается по щиколотку.

Воняет гнилью и дохлятиной.

— Отпустите ее! Быстро!

Мои волосы заляпаны грязью, одежда тоже, сокрис то и дело сползает вниз. Мужчина замахивается. Если он метнет друс, мне не жить. Я мысленно прошу у Унны прощения и закрываю глаза, понимая, что выход тут только один.

Земля

под нами становится мягкой, когда ее пропитывает вода. Мы погружаемся в болото по пояс, а Унна с насильником уходят с головой. Я надеюсь, она задержала дыхание. Я делаю глубокий вдох и опускаюсь в воду, которая сразу же скрывает меня от друса. Он пролетает мимо, древко чиркает по моей макушке.

Дно под моими руками противное и скользкое, и вода кажется грязной и тухлой, но я должна открыть глаза. Это не настоящее болото. Это вредная вода, морок, созданный магией леса и ручья. В ней может утонуть только тот, кто поддастся магии и поверит.

Я выдыхаю и открываю глаза. Белое тело Унны лежит на дне, она бьет ногами в попытке освободиться, но, похоже, ничего не получается. Я вижу ноги бегущих прочь мужчин, видимо, им тоже хочется избавиться от утренней трапезы поскорее.

Я глубоко вдыхаю и снова призываю воду. Теперь ее столько, что я могу встать на дно ногами и выпрямиться. Я отталкиваюсь и плыву к Унне, с трудом определяя направление в этой мутной зеленой воде. Я хватаю ее за волосы и тяну на себя, тяну сильно, причиняя боль, но у меня нет другого выхода.

Мужчина еще бьется в ее объятьях, но уже слабо. Я понимаю, что ошиблась, и что это ему нужна помощь, а не ей. Она в ужасе, но ей магия не страшна, а вот он сейчас наглотается воды и захлебнется, если она его не отпустит.

Я хватаю Унну за голову и заставляю посмотреть на себя.

— Отпусти его, — шепчу я одними губами. — Отпусти. Не убивай его.

Я касаюсь ее пальцев, сжимающих плечи мужчины. Смотрю в глаза, наполненные страхом, вижу, как в воде мерцает зеленоватым светом тонкий шрам, пересекающий ее лицо.

— Отпусти. Ты же убьешь его. Отпусти, отпусти.

Наконец, она кивает. Разжимает хватку, и я тут же тяну ее за волосы прочь. Унна хватает меня за руку, и в этот момент я говорю обратное присловье.

Вода уходит под землю.

Мы с Унной падаем на траву, мокрые, покрытые тиной и травой, облепленные грязью. Вокруг нас стонут, охают и пытаются подняться на ноги обессилевшие от тошноты, ошарашенные мужчины.

Унна плачет, закрывая низ живота руками. Сворачивается в клубочек на боку и сотрясается от рыданий, прижимая руки к лицу.

— Они обидели тебя? Он… успел? — Я с ужасом жду ответа, но к моему облегчению, она мотает головой.

Я поднимаюсь на ноги, не ощущая больше зловония морока. Его быстро разносит ветер, на поляне уже можно спокойно дышать. Подтягивая спадающую бруфу, я оглядываю поляну и нахожу взглядом того, кто пытался меня взять. Он, шатаясь, стоит на ногах, и тоже смотрит на меня. Наши взгляды встречаются.

— Убирайтесь, —

говорю я. — Убирайтесь, или я все повторю.

Я не двигаюсь с места до тех пор, пока они не покидают поляну. Осыпая нас отборными ругательствами, клянясь привести сюда отряд солдат, который выжжет поляну дотла.

— Ты еще пожалеешь, что родилась на свет, маг, — говорит предводитель, последним ступая с поляны на тропу.

В следующее мгновение тропа оказывается пуста.

Сначала я не понимаю, в чем дело, но потом прояснившийся разум подсказывает мне разгадку.

Только безумец станет держать дорожную траву в кармане пропитанного водой корса.

— Бродите теперь по лесу до конца времен, — говорю я со злой улыбкой, глядя туда, где тропа скрывается за деревьями.

20. МАГ

Шкатулка кажется тяжелой. Серпетис с трудом достает ее из ямы, кряхтит, ставя на землю — и сразу отступает, как будто она раскалена, и он боится обжечься. Энефрет внимательно за ним наблюдает, ее взгляд светится одобрением, а на губах змеится легкая улыбка.

— Ты молодец, Серпетис, — говорит она своим мелодичным голосом. — Открой ее здесь. Тебе не нужно нести ее к костру. Печать внутри.

Пока Серпетис возится с железным замком, пытаясь открыть его без помощи ключа, я обдумываю сказанное Энефрет, слова, которые она сказала — и которые улетели на восход стайкой перепуганных птиц.

Серпетис не обратил на них внимания. Он как будто и не слышал, как будто пропустил мимо ушей. Но я запомнил и молчать не стану.

— Ты сказала, ты создатель, — говорю я, глядя, как Серпетис снова берется за лопату. — Что значит «бог»?

Она смотрит на меня и глубоко вздыхает. Соски ее грудей напрягаются, и я быстро отвожу взгляд, чувствуя, как в паху вспыхивает пламя. Энефрет смеется, ее смех заглушает звонкий удар. Серпетис пытается сбить замок лопатой.

— Ты задаешь правильные вопросы, — говорит она. — Но ответы на них я дам тогда, когда вы соберетесь все вместе. Когда я решу, что пришла пора.

На лице Энефрет улыбка, но голос звучит тяжело, и слова подобны камням, падающим с гор во время камнепада. Она говорит, как благородная, но может ли быть благородной женщина, расхаживающая по миру голой?

— Мне не нужна одежда, — говорит Энефрет.

Дзынь! Дзынь!

— Моя природа не похожа на вашу, и потому мне не нужно защищать свое тело от ваших глаз. Ты не сможешь взять меня, Цилиолис. Даже если очень захочешь. — И она усмехается мне в лицо.

Дзынь. Дзынь!

Я чувствую, как горят щеки, но не намерен отводить взгляд. Я не был близок с женщиной ни разу в жизни, но откуда она знает об этом, а точнее, откуда я знаю, что она знает?

— Мне ведом весь этот мир, — говорит Энефрет, делая шаг ко мне. Она внимательно смотрит мне в глаза, ее губы приоткрываются, словно намекая на поцелуй. — Я знаю о твоем желании, Цили, я чувствую твои мысли. Я знаю, что творится у тебя на сердце.