Бессмертный избранный
Шрифт:
Энефрет облизывает губы влажным темным языком. Пламя в шаре вспыхивает ярко — и гаснет, оставив нас в кромешной тьме дома, за стенами которого снова бушует ветер и хлещет как из ведра ливень.
— Вы обе не сделали то, что должны, — говорит Энефрет в темноте. — Я слишком долго позволяла вам самим решать. Не тебе, Унныфирь, не тебе, Инетис. Людям, которым сама же подарила магию. Но тут уже ничего не изменить.
Обжигающая боль пронзает мое запястье, и я вскрикиваю, слыша, как одновременно ахает возле погасшего очага Инетис. Я зажимаю запястье рукой, кожу жжет под пальцами так сильно,
Шар снова ярко вспыхивает, освещая дом и наши лица. Энефрет стоит перед нами, но теперь она огромна, выше нас, и ее голова касается потолка. Ее глаза — как две бездонных ямы с чароземом, волосы струятся с плеч, как мутные воды реки, а голос гремит, как гром за стенами дома.
И я понимаю, что она — вовсе не маг огня. Не маг земли, воды, ветра, травы или крови. Она — что-то, чего раньше я никогда не видела.
Она даже не человек.
— Я нарекаю этот мир своим миром, — говорит Энефрет, и земля начинает дрожать у меня под ногами. — Я забираю у этого мира магию воды, огня, земли, ветра и трав — а взамен я даю этому миру избранного, который будет ее хранить.
Дрожь становится все сильнее, пол ходит ходуном, но мне не страшно это сотрясение земли — мне страшны слова, которые произносит Энефрет.
— Я лишаю власти над магией всех людей этого мира. Я забираю обратно то, что дала людям, я забираю обратно свой дар.
— Нет! — жалобно выкрикивает Инетис, когда от ее рук поднимается водянистое облако тумана. — Нет!
Я смотрю на свои руки — они покрыты мелкими капельками крови и дрожат, как дрожит земля. Я чувствую, как моя магия уходит из меня, уходит навсегда. Мне не хватает воздуха. Я задыхаюсь, я хватаю себя за горло, пачкая кровью одежду, я пытаюсь разорвать веревку, которая держит зуб тсыя на моей шее. Он больше не дает мне силы. Он отнимает ее.
За стенами дома кричат птицы, ревут звери, трещат и ломаются деревья. Земля дрожит, по земляному полу бежит трещина, и земля открывается — открывает свой узкий рот, чтобы тоже застонать.
— Через два Цветения я заберу навсегда солнце этого мира и заменю его колесом своей колесницы, — говорит Энефрет. — Через два Цветения избранный примет из рук людей этого мира власть над ним… или этот мир сгинет, как сотни и тысячи до него.
Веревка лопается с резким звуком, зуб летит на пол. Мне сразу становится легче дышать. Легче думать. Легче чувствовать.
— Завтра ваша судьба начинает вершиться. И пусть будет, как я сказала, — говорит Энефрет.
Снаружи воцаряется тишина. Ветер стих, дождя не слышно.
Шар гаснет снова, погружая дом в звенящую от тишины тьму.
В кромешной темноте я слышу, как плачет Инетис. Я подношу руку к лицу и понимаю, что и сама обливаюсь слезами, и что Энефрет рядом с нами больше нет.
— Унна, — зовет Инетис, едва дыша. — Унна, где ты?
— Я здесь!
Земля уже не дрожит, и Инетис удается подняться на ноги и доковылять до меня. Она падает на лавку рядом со мной, и мы обнимаемся и плачем друг у друга на плече — навзрыд, отчаянно, как два брошенных ребенка.
Я больше не чувствую магии. Я больше не ощущаю ее в себе, в Инетис, вокруг себя. Внутри меня, там, где должна быть магическая сила —
Энефрет сделала так, как сказала.
— Кто она? — шепчу я Инетис. — Она отняла у нас магию.
Но она вдруг отстраняется от меня с легким вскриком и показывает мне свое запястье. Оно светится, как и мое, которое я тоже поднимаю вверх.
— Что это? Что это такое?
Мы разглядываем отметины на наших запястьях. Они одинаковые — маленькие колеса с крошечными спицами. Отметины еле заметно светятся в темноте, как два темных глаза с золотистыми ободками — как глаза Энефрет, которая только что навсегда изменила наши жизни.
22. ВОИН
Маги лишились рассудка. Выгибаются, катаются по траве, загребая землю, воют безумными голосами, клянут друг друга и Фраксиса. Но и сам он словно обезумел. Сидит у погасшего костра и смотрит перед собой. Перебирает складки корса и бормочет что-то себе под нос, пока утихает сотрясение земли и лес перестает причитать на все лады разными голосами.
Я сижу на траве у погасшего костра и жду, пока земля перестанет ходить ходуном. Это Энефрет, я знаю, что только ей под силу сотворить такое. Она обещала, что все изменится, когда мы вернемся к костру с неутаимой печатью и покрывалом матери Цилиолиса, Сесамрин, которую, оказывается, знали здесь все — все, кроме меня.
Ее пунцовые губы говорили слова, которых я не понимал, но которые помнил.
Придет Избранный.
Колесо готово повернуться.
Я смотрю на руку и поспешно сжимаю ладонь, чтобы спрятать доказательство того, что магия из меня не ушла. Кончики пальцев все еще светятся. Я ненавижу магию всем сердцем, но отчаянно рад тому, что во мне осталась ее частичка — та самая, которая сможет сделать меня сыном своего отца. Если, конечно, я попаду в Асму до конца чевьского круга.
— Я не думал, что будет так, — говорит рядом со мной Цилиолис. В свете луны Чевь его лицо кажется мертвенно-бледным. Он зачем-то набрал в горсти пожухлую листву и теперь сидит, глядя на нее. Позволяет ей просыпаться между пальцами и снова набирает в ладони. — Она забрала магию у Цветущей долины. У всего мира. Она лишила нас силы.
Он поднимает голову и смотрит на меня.
— Но ведь мы сделали все, что она просила. Почему она не оставила магию нам?
Маги рыдают вокруг меня, обливаются горючими слезами. Фраксис все бормочет что-то тихим голосом. Лес затих, но эта тишина не кажется странной. Вопрос Цилиолиса ничего не трогает в моем сердце. Мне нужна только та магия, что пылает сейчас огнем на кончиках моих пальцев. До другой мне нет дела. Если этот мир лишился магии — так тому и быть. Я первым скажу Энефрет спасибо, как только вернусь к отцу и поведаю ему то, что видел.
Я поднимаюсь на ноги и иду к краю поляны, за которой начинается лесная тропа. Никто не останавливает меня. Мои волосы белеют во тьме на кусте, мимо которого я прохожу, и я срываю их резким движением руки, уверенный в том, что ничего не случится.
Ничего не случается.
Я иду вперед, не замедляя шага, и ступаю на тропу, и делаю несколько шагов по ней, уверенный в том, что лес передо мной не изменит своих очертаний, и я не окажусь в мгновение ока за тысячу мересов от этого места.