Бессмертный пони. Заметки участкового терапевта
Шрифт:
Зловещий прокурор – Рифат – оказался адекватным и спокойным. Ухоженный кругленький блондин с благородной осанкой, тихим голосом и давлением под двести, на которое между делом жаловался. Оно и понятно: издержки профессии. В выходные Рифат отпускал сиделок, оставлял все дела и собственноручно ухаживал за матерью.
А вот дочь прокурора Марьям – красивая улыбчивая женщина-дознаватель – рвала и метала по любому поводу.
Поводы находились всегда.
Не пришла после вызова скорой.
Не пришла ни разу за эту неделю.
Пришла за текущую неделю всего один раз.
Пришла
Ничего не написала в карточку.
Не пригласила невролога, который был только позавчера.
Нагноились пролежни.
И вообще: бабуле внезапно нужен гинеколог!
– Ну, Вы уж как-нибудь с ними к консенсусу придите, – снисходительно попросила главврач, Альбина Андреевна Пологова, после очередного визита Марьям и очередной жалобы. Настолько снисходительно, что даже набрала с личного номера. – Почаще к ним заглядывайте. Прошли мимо – заглянули… А то она ведь прокуратурой грозит! Вы только начинаете работать, зачем Вам эти проблемы?
И я приходила. В очередной раз.
Марьям встречала меня широченной улыбкой: мол, мы Вас и не жда-али! Рифат вторил ей: вот, мол, какая Вы заботливая, МарьСанна, всегда придёте, всегда на все вопросы ответите… Но я-то знала, что не появись я у них, к вечеру на столе Пологовой лежала бы ещё одна жалоба.
Бывало, перебираюсь между корпусами поликлиники по яблоневой аллее, наслаждаюсь блаженными секундами условной свободы. Задираю голову в седое небо, ветром дышу на лайтовом чиле. А сзади ка-ак заорут:
МарьСанна! Как хорошо, что Вы здесь!
Обернусь, а через аллею следом Марьям несётся и улыбается. Кудрявые густые волосы развеваются на холодном ветру, полы кожаного плаща прыгают в такт стуку каблучков. И машина Марьям стоит, перегородив однополосную дорогу, на аварийке. Дознавательницам так можно.
Ну, добрый день, – не слишком охотно здороваюсь я.
МарьСанна, – суетливо выдыхает Марьям, – нам ведь памперсы нужны. Срочно. Организуете?
Так чтоб памперсы получили вы, надо Вашу бабушку повторно на МСЭ оформлять. Это опять все узкие специалисты и десять листов А4. И психиатр, и гинеколог, и логопед…
Что Вы хотите этим сказать?
Я ведь только две недели назад её переоформила на МСЭ!
Ну и что, – бескомпромиссно заявляет Марьям. – Вы ведь всё организуете?!
И организовывала. Приходилось. Обзванивала узких специалистов заново, всё объясняла: кто такие, что, почём… Всё получалось. Памперсы назначались, ИПР переоформлялась. А ещё через две недели Мясоутовы требовали пелёнки, мыло, ортопедическую обувь или стул-туалет… И всё шло по новому кругу.
Не возражала я: страх держал. Боялась я семейство Мясоутовых до колик. Даже бабушку. Молодая была, неопытная… Усугубляло мой страх и начальство. Оттого я стабильно ловила панические атаки и ездила к ним один раз в пять дней.
Даже в выходные.
Даже в отпуске.
Вот какие серьёзные люди!
Помню, даже в День Победы к ним наведалась. Потому что прошло пять дней…
Месяца через три постоянных посещений, я выгадала время, когда Мясоутовы приходят на обед. И стала заглядывать к Сании Бясыровне строго до или после этого времени. Чтоб не пересекаться и не нервничать. Смотрела её при сиделке, избегая необходимости оправдываться или объяснять, отчего я не зелёный верблюд, делала запись в карте, назначала лечение и уходила.
Изредка разговаривала по телефону сиделки с Рифатом, объясняя ему, что к чему.
Это и стало консенсусом. Всех всё устраивало.
Мясоутовы требовали идеальности, впрочем, не только от меня.
У прокурорской бабушки регулярно останавливалось сердце: раз в две недели точно. Тогда к подъезду приезжал, красиво переливаясь неоновыми огоньками, реанимобиль. Санию Бясыровну отвозили в реанимацию БСМП, где всячески не давали ей умереть. Следом непременно ехала Марьям, чтобы тщательно проконтролировать процесс и показать майорские погоны.
В больнице Санию Бясыровну задерживали на две недели. У меня в такие дни случался светлый промежуток. Выдох. Кобыле легче, как бы грубо это ни звучало в подобной ситуации. Я ходила мимо Мясоутовской пятиэтажки с лёгким сердцем и чистой совестью. Наверное, так же глубоко и от души выдыхало моё начальство.
После бабушку возвращали на родину, и всё начиналось заново…
Спасали бабушку, надо сказать, не зря. Эффект был. Пролежни рубцевались, неврологические дефициты редуцировались, пневмонии уходили. А старое бабушкино сердце заводилось и стучало дальше, отсчитывая дни и годы.
Случались и чудеса. Прихожу я как-то к Сании Бясыровне, а она… Сидит в постели и левой рукой уплетает суп. Ложкой! Сама!
– Вот это да! – только и смогла я произнести. – Да Вы у нас скоро встанете и пойдёте!
Посмотрела на меня Сания Бясыровна грустно-грустно. Вроде того: «Да отстаньте вы все уже от меня!» Всё она понимала, хоть и сказать ничего не могла…
А через два дня разбил её шестой инсульт…
Родные, без сомнения, очень любили Санию Бясыровну. И их попытки раздуть костёр из тающего пламени могли бы продолжаться ещё долго. Но всему приходит конец. Очередная остановка сердца – и бабушку Санию не спасли…
Умерла она в больнице. Говорят, что Марьям долго разбиралась с причинами и с энтузиазмом дознавательницы опрашивала докторов. Хотя, всё было очевидно…
А что было бы лучше на самом деле?
Отпустить человека во имя любви?
Или держать железной хваткой во имя её же?
Я до сих пор не нахожу ответа на этот вопрос…
Человейники
Меня с детства притягивают старые – и не очень – многоквартирные дома. Трущобы-развалюхи с прогнившим полом, «сталинки» с квартирами-хоромами и потолками в три метра, новостройки, украшенные рогами "меркушек" [1] и похожие на сгорбленных великанов.
1
Меркушка– так называют по-простонародному в Мордовии шпили на крышах зданий. Название пошло от фамилии экс-главы республики Н.И. Меркушкина, в эпоху правления которого активно возводились здания со шпилями.