Бессмысленная маска
Шрифт:
Она улыбнулась, но отказалась:
— Нет, сэр, благодарю за честь.
Рамстан был потрясен. Он не ожидал, что она откажет ему. Ему не отказывала еще ни одна женщина.
Хотя он считал, что его лицо не выражает ничего, но, видимо, что-то на нем все же отразилось. Бранвен сказала:
— Простите. Я не хотела обидеть вас, капитан. Но я говорила с некоторыми женщинами…
— Какое это имеет значение? Ведь вы не одна из них. Вы другая.
— Все они говорят, что любили вас и вы любили их. Или, по крайней мере, вы так говорили.
— Я никогда не проявлял отвращения! — воскликнул Рамстан. — Они солгали!
Если бы это была не Бранвен, а кто-нибудь другой, он не стал бы даже обсуждать этот вопрос. Он презирал себя за это самоуничижение.
— Все они? — вздохнула Дэвис. — Что ж, не буду спорить. Как бы то ни было, — она коснулась пальцем его руки и не сразу его отвела, — я не отвергаю вас. Я отвергла только ваше приглашение на ужин. Я не готова лечь с вами в постель и, быть может, никогда не буду готова. Но я не питаю к вам неприязни.
— Но вы и не любите меня, — сказал Рамстан. Он был удивлен — он никогда не произносил таких слов.
— Некоторые люди излучают тепло, и за это их любят, — сказала она. — А в вас нет тепла.
— Я капитан корабля, — ответил он.
— И так горды, и так одиноки, — рассмеялась Бранвен. — Нет, дело не в этом. Вы оставались бы отстраненным и одиноким, будь вы просто юнгой. Капитан Ирион была очень хорошим командиром, но помимо этого в ней было еще что-то, за что люди ее любили. — Бранвен ненадолго смолкла, затем сказала: — Вы сердитесь. — Она отняла палец от его руки, и Рамстану на миг показалось, что на этом месте осталась рана и кровь испаряется, образуется ледяной шрам…
— Да, я сержусь, — сказал он. — Но не на вас. На другое…
Он почти верил в то, что говорит правду.
— До встречи, — сказал он и зашагал прочь. Войдя в свою каюту, Рамстан вызвал мостик.
Отозвалась старший лейтенант Озма Гэррик.
— Пусть коммодора Бенагура немедленно арестуют. Его следует поместить в его каюту, а не на гауптвахту, и он должен находиться там до тех пор, пока доктор Ху не обследует его. Доложите мне немедленно по исполнении.
Гэррик поглядела на него, как будто желала услышать от него причины такого приказа, но, конечно же, ничего не сказала. После этого Рамстан вызвал Индру.
— Вы еще не начали работу над тем контуром?
— Я еще не начал операцию.
— Приказ отменяю. Однако будьте в постоянной готовности.
Индус улыбнулся, но не сказал ничего.
Рамстан был рад, что Индра не задавал ему вопросов. Он и сам не мог бы ответить, почему отменил операцию.
Рамстан сел и стал барабанить пальцами левой руки по бедру. Потом вызвал мостик.
— Гэррик, возобновите передачу сигналов на толтийский корабль. Если они ответят на вызов, немедленно сообщите мне.
Лицо Гэррик исчезло из восьмиугольника. Рамстан несколько минут сидел неподвижно — даже пальцы замерли. Потом он со вздохом поднялся и подошел к переборке. Несколько секунд спустя он уже положил глайфу на стол. Пробежав пальцами по поверхности, Рамстан заново поразился тому, как художник, умерший зоны назад, смог изваять это все так замысловато, чудесно и тонко, и при этом поверхность глайфы была совершенно гладкой на ощупь.
Он негромко сказал самому себе:
— Если бы я только знал, что замышляют тенолт!
Голос, прозвучавший в ответ, заставил его резко повернуться. Глаза Рамстана расширились, лицо побледнело, сердце неистово забилось. Но в комнате не было ни души.
— Аллах!
Он произнес еще несколько слов на арабском, и большинство этих слов были проклятиями. Все тот же голос сказал — или как бы сказал:
— Они знают, что ты похитил меня. Но они не хотят нападать, пока ты находишься на корабле.
Больше всего они желают снова заполучить меня. Я должна была предостеречь тебя.
Рамстан склонился над столом, опираясь на его край. Сердце его уже замедлило биение, но дыхание по-прежнему вырывалось из груди толчками.
— Почему… ты говоришь… голосом Бранвен Дэвис?
Только теперь его больно задела мысль, что глайфа читает его мысли. Он был возмущен. Никто и ничто не имело права на такое вторжение.
— Нет, я не читаю твои мысли и не могу этого делать, — сказала глайфа голосом Хадижи, матери Рамстана.
— Если ты не можешь… тогда… откуда ты знаешь… о чем я подумал?
— Я знала, что ты подумаешь, будто я прочла твои мысли, — произнес голос.
Рамстан не плакал уже долгие годы. Но сейчас из глаз его хлынули слезы.
— Пожалуйста, не говори этим голосом, — попросил он.
— Ну что ж. Как насчет этого? — рявкнул голос Бенагура.
— Нет!
— Тогда я буду говорить с тобой, как твоя мать.
— Нет!
— Ты привыкнешь к этому и со временем полюбишь. Я думаю, ты слишком долго носил в себе свое горе, хотя и не осознавал того, насколько глубоко оно в тебе похоронено.
— Голос вызывает во мне такое чувство, как будто она говорит со мной из могилы, — прошептал Рамстан. — Или… как будто ты — склеп и она обращается ко мне оттуда.
— В некотором смысле так и есть, — отозвалась глайфа.
Рамстан попросил ее объяснить, но глайфа проигнорировала его вопрос. Она сказала:
— Ты полюбишь слушать ее голос. Твоя каюта всегда была для тебя словно бы чревом, где ты находил убежище. Теперь, слушая этот голос, ты даже в большей мере почувствуешь себя вернувшимся в материнское лоно. Быть может, это не столь хорошо. Но тебе, кажется, такое необходимо.