Бессонница (др.перевод)
Шрифт:
– Я хотел перенести ее на диван, но она слишком тяжелая, – нервно проговорил Билл. Он снял панаму и снова принялся вертеть ее в руках. – А у меня спина, ты же знаешь.
– Я знаю, Билл, все в порядке. – Ральф осторожно просунул руки под спину Каролины и поднял ее с пола. Она не показалась ему тяжелой. Наоборот. Она была легкой – почти такой же, как одуванчик, на который вот-вот подуют, и белые пушинки разлетятся во все стороны. – Слава Богу, что ты был дома.
– Меня почти не было. – Билл пошел следом за Ральфом в комнату. Он так и терзал свою панаму. Ральфу он чем-то напомнил Дорранса Марстеллара с его книжкой стихов. На
Билл посмотрел в окно, за которым бушевала гроза. Его лицо было одновременно безумным и каким-то неприятным… алчным, что ли… а глаза, казалось, искали что-то, чего там не было. Потом в глазах Билла опять появилось осмысленное выражение.
– Дверь, – сказал он. – Похоже, она там открыта! Дождь все зальет! Я сейчас вернусь, Ральф.
Он вышел чуть ли не бегом. Но Ральф этого не заметил: сегодняшний день был похож на какой-то нелепый кошмар. И хуже всего было это кошмарное тиканье – сейчас его не заглушал даже гром.
Он положил Каролину на диван и сел перед ней на корточки. Ее дыхание было прерывистым и каким-то уж слишком быстрым, а запах изо рта – просто ужасным. Но Ральф не отвернулся.
– Держись, дорогая. – Он поднял ее руку – она была почти такой же холодной, как и ее лоб – и нежно поцеловал. – Главное, держись. Все в порядке, все хорошо.
Но он сам понимал, что все плохо. Это тиканье означало, что все далеко не в порядке. Теперь тикало уже не в стенах (честно сказать, там никогда и не тикало, в стенах), теперь тикало только в его жене. В Каролине. В его милой, единственной Каролине. Она уходила от него… и что ему делать без нее?!
– Только держись, – повторил он. – Держись, слышишь? – Он снова поцеловал ее руку и прижал к своей щеке. И заплакал только тогда, когда услышал вой сирен «скорой помощи».
Каролина пришла в себя в карете «скорой помощи», по дороге в больницу (дождь закончился, снова выглянуло солнце, и мокрые улицы блестели), и поначалу она разговаривала так невнятно, что Ральф уже уверился в том, что у нее инфаркт. Потом она окончательно пришла в себя и заговорила гораздо яснее, но тут случился второй приступ, и Ральфу вместе с санитаром, который принимал вызов, пришлось ее держать.
Ральф ждал в комнате для посетителей на третьем этаже. Но к нему вышел совсем не доктор Литчфилд, а какой-то Джамаль, невролог. Доктор Джамаль говорил тихим, «успокоительным» голосом. Он сказал, что Каролине сейчас уже лучше, но на ночь ее оставят в больнице, просто чтобы удостовериться, что с ней все в порядке, а утром она уже сможет вернуться домой. Врачи собирались использовать новые препараты – дорогие, конечно, но говорят, что они творят чудеса.
– Не надо терять надежду, мистер Робертс, – сказал доктор.
– Да, – отозвался Ральф. – Конечно, не надо. А это чему-то поможет?
Доктор Джамаль улыбнулся. Он говорил тихим, приятным голосом, который казался еще приятнее из-за его легкого индийского акцента. И хотя он не сказал Ральфу всей правды, не сказал, что Каролина умрет, он все-таки был к этому ближе, чем кто бы то ни было за весь этот долгий год, на протяжении которого его жена так отчаянно боролась за жизнь. Новые
– Скоро могут возникнуть проблемы с двигательно-опорным аппаратом, – сказал доктор Джамаль своим тихим спокойным голосом. – И боюсь, что со зрением тоже.
– Могу я провести эту ночь с ней? – тихо спросил Ральф. – Ей так будет спокойнее спать. – Он помолчал, а потом добавил: – И мне тоже.
– Конечно, – просиял доктор Джамаль. – Это замечательная идея.
– Да, – сказал Ральф. – Мне тоже так кажется.
И он сидел рядом со своей спящей женой, и слушал тиканье, которое было совсем не в стенах, и думал: Когда-нибудь скоро – может быть, этой осенью, а может, зимой – я вернусь в эту комнату вместе с ней. Это было не предположение, скорее – пророчество. Он наклонился и положил голову на простыню, которая прикрывала грудь жены. Он не хотел снова плакать, но все-таки заплакал.
Это тиканье… Такое громкое и такое ровное.
Мне бы очень хотелось добраться до этой штуки, что издает эти звуки, подумал он. Я бы расколотил ее на куски, я бы топтал ее ногами, пока она не разлетелась бы на сотни мелких кусочков. Бог свидетель, я бы именно так и сделал.
Он уснул в кресле почти сразу после полуночи, а когда проснулся на следующее утро, воздух был прохладнее, чем накануне, и Каролина уже проснулась, в полном порядке, с ясными глазами. Казалось, что она вообще здорова. Ральф отвез ее домой и вновь приступил к своей тяжкой работе: делать последние месяцы ее жизни максимально приятными. И он еще долго не вспоминал про Эда Дипно; даже когда на лице Элен стали появляться синяки, он все равно еще долго не вспоминал про Эда.
Когда лето сменилось осенью, а осень – зимой, последней зимой Каролины, Ральф уже не мог думать ни о чем другом, кроме этих часов смерти, которые тикали все громче и громче, пусть даже и замедлили ход.
Но тогда у него еще не было проблем со сном.
Проблемы начались позже.
Часть первая
Маленькие лысые доктора
Между теми, кто может спать, и теми, кто спать не может, – бездонная пропасть. Это один из важнейших критериев разделения человеческой расы.
Глава 1
Примерно через месяц после смерти жены Ральф Робертс впервые в жизни узнал, что такое бессонница.
Поначалу эта проблема не казалась такой уж серьезной, но со временем становилось все хуже и хуже. Где-то спустя полгода после первых приступов бессонницы Ральф дошел до предела. К концу лета девяноста третьего он начал всерьез задумываться о том, каково это будет: провести весь остаток жизни в сумеречном состоянии полусна-полубодрствования. Конечно, до этого не дойдет, убеждал он себя, ни за что не дойдет.