Бессрочная осень
Шрифт:
К ужину она не вышла, и через час после того пришла докторша с медсестрой.
– А мы к вам, – начала пожилая докторша, – пришли вас послушать. Здравствуйте! На что-нибудь жалуетесь?
– У меня сердцебиение, – докторша послушала ее.
– Сердце бьется как следует, – сказала она – все в порядке. Нервы балуют немножко, это так. Поменьше надо расстраиваться, побольше выходите к людям. Ужинать будете?
– Нет,…не хочу.
– Ну, тогда ложитесь спать. Сейчас сделаем укольчик и отдыхайте. Пока медсестра приготавливала и делала процедуру, докторша все смотрела
– Часто это с вами бывает, эти недомогания, – спросила докторша, когда медсестра, закончив процедуры, вышла.
– Часто. Мне почти каждую ночь тяжело. Я, конечно, благодарна, что со мной здесь еще возятся. Уход хороший, – она затихла. Затем подняла глаза на докторшу и смотрела так грустно, что той показалось, она хочет поговорить с ней искренне по душам.
–Вы говорите, – сказала докторша. – У вас нет родных?
– Нет…так жизнь сложилась, что я одна.
– Война? – сочувственно спросила докторша. Мария Ясоновна качнула слегка головой.
– Все ждала, а потом и …. – она прервалась, – время мое ушло, – опять замолчала.
Докторша знала, что сказать ей: нужно поскорее оставить свое прошлое, которое по ночам приходит к ней. Для нее также было ясно, что так думает и сама Мария Ясоновна, но она так и не смогла переступить через свое, теперь уже призрачное прошлое.
Ночью ей мерещилась верба и Ванечка, и что-то темное надвигалось на нее, и все скрывалось в этой темноте.
Утром она не вышла и к завтраку. Приходили опять докторша с медсестрой, сделали укол и наложили компресс. Опомнившись от забытья, она соображала, что темное – это смерть.
Как-то несправедливо, что самое высокое чувство-любовь, которой она была верна все эти долгие годы, забрала у нее все, а жизнь человеку дается один раз. Вот и выходит, что ее жизнь прошла без пользы? Конечно, все на свете проходит и пропадает со временем: «Вот возьмёт меня смерть, и пропадут мои воспоминания о Ване»…
Весь день она провела в постели. К вечеру лицо горело от жара, но выражение было счастливое, точно она опять увидела вербу у озера и себя с Ванечкой под ней. Она глядела в потолок и, шевеля губами, чуть слышно шептала:
– А помнишь, Ванечка, – бредила она в жару, – как мы однажды попали в грозу и укрылись под какой-то одинокой вербой…Все мечтали, как счастливо заживем, когда кончится война. Мы тогда с тобой просидели до утра, и казалось, что так быстро прошла ночь, – она горько усмехнулась, – как моя никчемная жизнь без тебя…
Приходила опять докторша, что-то говорила, щупала пульс, трогала ладонью лоб, а Мария Ясоновна, продолжая что-то бормотать непонятное, впала в забытье. К утру она скончалась.
В утренний час
В Адлер я прибыл во второй половине августа. Августовскими утрами самые теплые воды в море – лучшее время для купания. Каждый день в рассвет, в течение недели, когда еще только начинало у горизонта подниматься зарево, вставал и, взяв приготовленный с вечера
Она достала одеяльце и бросила на песок. Расстелив его, быстро разулась и стала раздеваться: скинула короткий голубой халатик, обнажив тело с хорошим загаром. Затем заправила свои русые чуть ниже плеч волосы в непромокаемую панаму-шапочку. Осторожно ступая по гальке, пошла к воде. Постояв немного, как будто дав мне немного ею полюбоваться, не спеша стала входить в воду, сначала по пояс, а потом, окунувшись тихо поплыла, сделав небольшой круг. Ее мокрое кофейного цвета тело блистало в утренних лучах и на редкость было прекрасно в своих формах. Выйдя из воды, я обычно, обтеревшись, сразу же уходил, но на этот раз поднялся на волнорез, присев, все больше тревожился видом ее великолепного загорелого тела, искоса поглядывая, пока она стояла, поправляя волосы.
Затем приподнялся, она повернула голову в мою сторону и вопросительно уставилась на меня, вроде как удивилась моему присутствию. Она навзничь легла на расстеленное одеяльце и прикрыла лицо белой шляпой с большими полями.
«С чего бы это? – вроде не время для загара», – подумал я и сошел с волнореза. Прихватив свой пакет с одеждой, направился к ней, не думая о дерзости своего поступка…
– Простите, – сказал сдержанно, не зная с чего начать разговор, – вы приходите купаться утром всегда так рано, когда нет практически солнца, а на вас такой великолепный загар.
– Спасибо! Шпионите за мной? – дала понять, что и раньше замечала меня. – Бываю дважды утром и ближе к двум пополудни, когда солнце, не так сильно печет, равнодушно, не глядя на меня, ответила она.
– Да-да, я тоже не люблю, да и по правде сказать, ненавижу ни жару, ни море. Зачем только поехал? А еще быть здесь целую неделю, хотя порядком все надоело – тянет домой.
– Домой всегда тянет, – безразлично отозвалась она. Я присел рядом.
– А вы, простите, откуда?
– Из Владика-Владивостока, – поправила себя, – педагог, – упредила следующий вопрос.
– А-а, понятно, школьный учитель, значит.
– Нет, на кафедре в институте.
– Боже мой, с моря да через тысячи верст опять к морю. Ладно, я из степи.
– Вы не понимаете, – раздраженно прервала она, – у нас другое море….
– А вы сами-то откуда, – уже сдержанно спросила она после небольшой паузы.
– Сибиряк из Омска, инженер и еще пишу понемногу, – посмотрел на нее, – меня Владимиром зовут.
– Очень приятно, Марина!
– Уже шестого числа улетаю, – зачем-то сказал я.