Бесстрашный
Шрифт:
— Ах, подожди минутку! — поднимает палец дядя Хью. — Какая у тебя была специальность в колледже? Психология?
Закусив губу, киваю.
— Но у меня нет никакого клинического опыта. Я получила только степень бакалавра, так что не знаю, что могу с ней делать.
— Дирк очень интересуется криминальной психологией. Этой осенью он будет преподавать курс в колледже. Конечно, это всего лишь муниципальный колледж, но многие ребята начинают обучение в нем на пути к профессиональному образованию или более крупным университетам.
Я
— Не думаю, что я подхожу для преподавания.
— Скорее всего, нет, но Дирк мог бы сделать тебя своим помощником или даже связать тебя с кем-то, кто мог бы найти для тебя место, — наклонившись вперед, дядя берет меня за руку. — Мы не остановимся, пока не найдем то, что тебе понравится. Если ты хочешь остаться здесь, ты останешься.
— Я хочу остаться… — Мои мысли возвращаются к Хатчу, и на языке вертятся слова, что я хочу остаться с ним. — Но меньше всего я хочу быть обузой или сидеть без дела, словно ожидая, что кто-то будет меня развлекать или…
Женится на мне. Слова проносятся у меня в голове, и также быстро я их прогоняю. Слишком рано и слишком самонадеянно. Я должна идти своим путем, и если что-то еще произойдет, то так тому и быть.
Мой дядя поднимается на ноги, протягивает руку и провожает меня на кухню.
— Расслабься. Я позабочусь о том, чтобы ты получила то, что хочешь, обещаю. Я ведь завел тебя так далеко, не так ли? — Хью озорно подмигивает мне, и я задаюсь вопросом, может ли он читать мои мысли. — Теперь мне нужно сделать несколько звонков.
Он уходит, а мои плечи опускаются. Взглянув на часы, понимаю, что у меня есть еще немного времени, прежде чем я смогу начать готовиться к нашему свиданию с Хатчем.
Когда я заношу кружку, Норрис уже на кухне, суетится и готовится к очередному походу за продуктами. Спустившись по ступенькам в подвал, замечаю, что в проявочной Ханы горит красный свет.
Было так странно обнаружить проявочную в подвале, когда мы приехали. Не помню, чтобы в детстве у нас была такая комната, но, возможно, мне просто было неинтересно, и я не обратила внимания.
Приподняв бровь, смотрю вверх и задаюсь вопросом, может быть, наш дядя сделал ее специально для Ханы. Еще один стимул удержать нас здесь. Покачав головой, испускаю смешок. Хитрый старик.
Слегка постучав в дверь, я жду, пока Хана разрешит мне войти. Как только я вхожу внутрь, у меня перехватывает дыхание от вида огромных копий, развешанных по всему пространству.
— Хана! — подхожу ближе, поражаясь красоте ее работ. Проходя вдоль ряда, я не могу поверить своим глазам. Все они под разными углами и уникальной насыщенности — я никогда не видела ничего подобного. — Это невероятно.
Я останавливаюсь перед черно-белой фотографией в портретном формате, на которой три маленьких аутфилдера в перчатках делают вид, что ловят огромные пончики, посыпанные сахарной
Рядом висит серия изображений меня и Тренировочного Дэя. Первая — черно-белая, но белый цвет очень яркий. Следующее — больше похоже на ореол вокруг моего лица, щека к щеке с лошадью. Мы как будто общаемся, что, как мне кажется, в некотором роде так и было.
Эмоции, которые она запечатлела, осязаемы. В тот день на сердце у меня было так тяжело, и единственное, что меня успокаивало, — это спокойное животное, пока не появился Хатч.
— Эти снимки можно было бы выставить в галерее, — смотрю на ее волосы, собранные в пучок и завязанные красным платком. — Почему ты никому их не показывала?
На ней джинсовый комбинезон, белая майка и желтые резиновые перчатки до локтей.
— Я показала некоторые из них Хатчу.
— Правда?
— Угу, — говорит тихим голосом Хана, пока перекладывает лист фотобумаги в лотке, и наклоняет голову, как будто удивлена, что я не знала.
Я удивлена.
— Что он сказал?
— Он сказал, что у меня уникальный талант и хороший глазомер.
— Это преуменьшение века, — подхожу и смотрю, как копия, которую она проявляет, постепенно становится все более отчетливой.
Появляется изображение больших черных глаз Тренировочного Дэя и моих более светлых глаз, смотрящих с белого поля. Это поразительно, захватывающе и как-то мистически.
— Как ты это сделала? — говорю я шепотом.
Хана кривит губы, когда поднимает копию, с которой капает вода, и мгновение рассматривает ее, прежде чем отнести на веревку.
— Это просто разные методы обработки. Это несложно, но нужно знать, что делаешь.
— Очевидно, ты знаешь, что делаешь.
— Все готово, — включает свет Хана. — Я дам им высохнуть, и мы сможем упаковать те, на которых изображены игроки, и отдать их тренеру Миллеру.
— Тебе стоит оставить несколько для показа, если ты захочешь устроить выставку.
Кивнув, Хана направляется к двери.
— Так и сделаю, но я всегда отдаю команде их фотографии. Я получу релизы (прим. официальное разрешение на использование и обнародование фотографий модели), если решу сделать с ними что-то еще.
Я поднимаюсь за ней по лестнице и прохожу на кухню, где она берет с подноса кусок тоста и выходит на боковую веранду. Дует легкий ветерок, и с каждым днем становится теплее.
Хана садится в одно из кресел-качалок, смотрит на меня и, как всегда, кажется, знает, о чем я думаю, еще до того, как я произнесу хоть слово.
— Я не хочу возвращаться в Нью-Йорк, — говорит Хана, прежде чем откусить кусочек тоста. — По крайней мере, не для того, чтобы жить. Я могла бы ездить туда в гости, показывать свои работы или что-то в этом роде, но жить я там больше не хочу.