Бетагемот
Шрифт:
Где-то у нее за плечом щелкнула захлопнувшаяся ловушка.
— Никогда не слышала термина «реликтовая популяция»? — Тяжесть на бедре пропала. — Думаешь, организм, скрывавшийся четыре миллиарда лет, не сумеет найти уголка, где Сеппуку его не достанет? А ему только и надо, что один уголок. Для начала — хватит. А потом Сеппуку «самоуничтожится», как ты сказала, и Бетагемот вернется, сильнее прежнего. Что, интересно, тогда станет делать Сеппуку? Восстанет из могилы?
— Но в...
— Небрежный ход мысли, Эли. Очень небрежный.
Шмяк!
Что-то жгуче хлестнуло ее по ляжкам. Така вскрикнула;
— Пожалуйста, — проскулила она
— Тянешь класс назад, мокрощелка. — Что-то холодное пощекотало вульву. За плечом слабо скребло, словно ногтем по наждаку. — Понимаю, почему сосновая мебель всегда ценилась так дешево, — заметил Дежарден. — Столько заноз...
Она уперлась взглядом в кафельный пол, где рыбы превращались в птиц, сосредоточилась на неуловимой границе там, где передний план переходил в задний. Попыталась утонуть в умственном усилии. Думать только об узоре.
И не сумела отогнать мысль, что Ахилл подобрал его именно для это цели.
Она была в безопасности. Дома. В глубине знакомой бездны, вода наваливается ободряющей тяжестью весом с гору, нет света, который бы выдал ее охотникам наверху. Ни звука, кроме биения ее сердца, ни дыхания.
Ни дыхания...
Но ведь так и должно быть ? Она — порождение морских глубин, великолепный киборг с электропроводкой в груди, идеал адаптации. У нее иммунитет к перепадам давления, независимость от азота. Она не может утонуть.
Но почему-то, вопреки всем вероятностям, тонула...
Имплантаты перестали работать. Нет, они вовсе исчезли, оставив в груди только бьющееся сердце на дне кровавой полости, где прежде размещались легкие и механизмы.
Тело вопило, требуя кислорода. Она чувствовала, как скисает кровь. Она пыталась разинуть рот, вдохнуть, но ее лишили даже этого бесполезного рефлекса: маска обтянула лицо непроницаемой кожей. Она запаниковала, забилась, стремясь к поверхности, далекой, как звезды. Внутри ее зияла пустота. Она корчилась вокруг этого ядра пустоты.
И вдруг стал свет.
Простой луч откуда-то сверху разрезал темноту. Она потянулась к нему: к серому хаосу, затянувшему поле зрения по краям, так что глаза начали закрываться. Наверху был свет, а со всех сторон забвение. Она потянулась к сиянию.
Рука ухватила ее за запястье и выдернула в атмосферу. Она снова могла дышать, легкие восстановились, кожа гидрокостюма пропала, как по волшебству. Упав коленями на твердый настил, она со всхлипом втянула воздух.
И подняла лицо к спасителю. Ей улыбнулась сверху бесплотная, разбитая на пиксели карикатура — она сама с пустыми воронками глаз.
— Ты еще не умерла, — сказало видение
Существо стояло, хмуро глядя, как она заливает палубу кровью.
— Эй? — сказало оно странным металлическим голосом. — Ты здесь? Ты здесь?
Она проснулась. В реальном мире было темнее, чем во сне.
Она вспомнила тонкий и слабый голос Рикеттса: «Они даже друг друга атакуют при случае...»
— Ты здесь?
Это был голос из сна. Голос ее подлодки. «Вакиты».
«Я знаю, что делать», — поняла Лени.
И повернулась в кресле. В темноте за ней сверкала закатная биотелеметрия: гаснущие жизненные силы проявились россыпью желтых и оранжевых огоньков.
И красных — раньше их не было.
— Привет! — позвала она.
— Я долго спал?
Рикеттс говорил через саккадный интерфейс.
«Насколько же надо ослабеть, — подумала Кларк, — чтобы даже заговорить вслух стало непосильным трудом?»
— Не знаю, — сказала она в темноту. — Наверно, несколько часов. — И со страхом спросила: — Как ты себя чувствуешь?
— Примерно так же, — соврал он. А может, и нет, если подлодка справлялась с работой.
Лени выбралась из кресла и осторожно подошла к панели с телеметрией. Дальше слабо блестела фасетка изолирующей мембраны, почти неразличимая невооруженным глазом.
Пока Рикеттс спал, содержание антител и уровень глюкозы вышли на критические значения. Если Кларк не ошиблась в истолковании сигналов, «Вакита» могла до некоторой степени компенсировать недостаток сахара в крови, но отсутствие иммунитета было ей не по силам. А еще на диагностической панели появилась новая шкала, загадочная и неожиданная: в теле Рикеттса нарастало нечто под названием АНД, — скопировав аббревиатуру, Лени обратилась к словарю и узнала, что она означает «аномально-нуклеотидный дуплекс». Эти слова ей тоже ничего не говорили, но поперек оси игрек тянулась пунктирная линия, отмечавшая некий допустимый уровень. Рикеттс приближался к этому порогу, но пока не дошел до него. Подпись к этой границе Кларк понимала: «Метастазы».
«Наверняка недолго осталось, — подумала Кларк и с отвращением к себе добавила мысленно: — Может, времени хватит».
— Ты еще здесь? — позвал Рикеттс.
— Да.
— Одиноко здесь.
Под шлемом. Или в собственном слабеющем теле.
— Поговори со мной.
«Начинай. Ты же знаешь, как начать».
— О чем?
— О чем угодно. Просто... о чем угодно.
«Нельзя использовать человека, даже не попросив...»
Она перевела дыхание.
— Помнишь, ты говорил мне про шредцеров? Что кто-то их использует. Чтобы все разрушить?
— Да.
— Я думаю, они вообще не предназначены для обрушения системы, — сказала Кларк.
Мальчик помолчал.
— Но они только этим и занимаются, кого хочешь спроси.
— Они занимаются не только этим. Така говорила, что они пробивают плотины, разрушают генераторы электростатического поля и бог весть что еще. Тот, что в планшете, хрен знает сколько сидела в лазарете и носа не казал, пока не нашел Сеппуку. Они атакуют какие-то цели, и сеть им очень нужна, чтобы добраться до них.