Бэтман Аполло
Шрифт:
Кедаев тем временем уже лез по маленькой лесенке на верхнюю полку сарая, где лежал штабель досок.
— Куда? — спросил я.
— У меня там секретный приют, — сказал он. — Отроческий тайник. Не видно за досками. Я там курить начал. Сперва сигареты, а потом дурь. Первый раз, помню, три часа назад слезть боялся, хе-хе… Там меня точно никто не найдет.
— Хорошо, — сказал я. — Если это и есть ваш якорь, не вижу проблем. Вполне достойное место. Но надо выполнить одну формальность.
— Какую?
— Скажите несколько слов для близких.
— А как они их услышат? — изумился Кедаев.
Я улыбнулся.
— У
— Вы меня что, снимете?
— В известном смысле да.
Кедаев слез на пол, огляделся, где бы лучше устроиться — и сел на табурет у стены.
— Здесь хорошо?
Я кивнул. В моих руках появилась фотография в серебряной рамке. На ней были изображены две пожилые женщины и одна молодая — слегка похожие друг на друга и на Кедаева. Еще там была кошка-сфинкс с бантом.
— Ваши loved ones [17] , — сказал я. — Чтобы легче сосредоточиться.
Кедаев усмехнулся.
— Меня всегда радовало это американское выражение, — сказал он. — Как тогда прикажете называть остальных? Hated ones? Indifferent ones? [18]
— Не отвлекайтесь.
— О’кей.
Он уставился в фотографию, как в камеру.
— Людочка, Дина, мамочка, — сказал он. — У меня все хорошо. Насколько это может быть. Было нелегко. Но сейчас мы прибыли в безопасное место, можете быть спокойны. Я здесь останусь, пока все не… Прояснится. Тут спокойно и тихо. Не беспокойтесь обо мне. Живите, — он хлюпнул носом, — в любви и радости. Прощайте.
17
Любимые люди.
18
Ненавидимые люди? Безразличные люди?
Я отдал ему фотографию, и он положил ее на полку картинкой вниз.
Раздался звучный хлопок в ладоши.
— Стоп!
Лицо Кедаева замерло — и сквозь него стали заметны симметричные маленькие дырочки на экране.
— Включите свет, — сказал Энлиль Маратович.
Зажегся свет.
В центре комнаты стояли три стула. На них сидели женщины в 3D-очках — те самые, к которым только что обратился с экрана Кедаев. Только на снимке они были в пестром и светлом, а в жизни — во всем черном, так что их можно было принять за вампиров. Но они не были вампирами. На их шеях висели золотые карточки-пропуски с изображением маски.
Вампиры сидели вокруг.
Мы с Энлилем Маратовичем выглядели скромно — просто двое в черном на стульях у стены.
Зато три медиума-демонстратора, расположившиеся в дальнем конце зала в низких удобных креслах, производили сильное впечатление. Даже на меня, хотя я давным-давно привык к их жутковатому виду.
Они были в трансе. Их глаза были закрыты. Больше всего они походили на трех фантомасов — своими черными водолазками и бритыми бледными черепами, присыпанными зеленоватой пудрой-трансмиттером. На их головах поблескивали одинаковые серебряные полусферы с шишкообразным выростом, похожие на обтекаемую хайтек-версию немецкой каски времен Первой мировой. Шлемы были помечены цветными эмалевыми кольцами — зеленым, голубым и красным.
На возвышении
Ритуал должен был убеждать.
Шлемы вампомедиумов официально назывались «трансляционными коронами», но мне — и не только мне — они больше всего напоминали антенны телепузиков. Именно поэтому к ним и прилипла эта кличка. Они обижались на прозвище — но оно настолько точно, кратко и образно выражало их функцию, что никакие другие слова рядом были просто не нужны.
За эти годы Эз, Тет и Тар изменились основательно. Они сильно повзрослели. А может быть, так казалось из-за того, что им теперь приходилось бриться наголо. Но им шло.
Энлиль Маратович повернулся к дамам.
— Человек не может видеть того, что видит вампир, — сказал он. — Кроме тех случаев, когда вампиры специально хотят это показать. Для этого у нас есть особые технологии и специалисты. Они прибыли сюда издалека, чтобы вы смогли лично увидеть, за что ваша семья заплатила такие деньги. Теперь вы знаете все сами. Разумеется, вы обязаны держать увиденное в полной тайне. У вас есть какие-то вопросы? Сомнения?
Женщины переглянулись. Самая старая сказала:
— Нет. Сомнений точно нет… Этот дом, сарай… Их не существует уже лет тридцать. Или сорок. Не осталось даже фотографий. Невозможно подделать при всем желании. И потом, то, что Салик сказал… Я знала, что он там курил сигареты, но вот про остальное… Я бы его выпорола…
Она всхлипнула.
— Вы можете задать остальные вопросы Кавалеру Ночи, — сказал Энлиль Маратович. — Он здесь.
И он указал на меня.
— Это вы провожали Салика? — спросила другая женщина, судя по всему, сестра покойного.
Я кивнул.
— Как делается съемка?
— Это не съемка. Мы научились переводить память вампира-проводника в видеоряд, транслируемый вампирами-медиумами. Это не человеческая, а вампирическая технология. Вернее, человеческая только в своем грубом техническом аспекте.
— Мы видели то же самое, что Салик?
— Вы видели то же самое, что я, — сказал я. — А я видел то же самое, что он. Так что в целом да — с вкраплением небольших интерпретационных искажений. Но трехмерное изображение дает лишь упрощенное представление о происходящем в лимбо. Отсутствует эмоциональная составляющая. А в ней все дело.
— Было страшно?
— Почти нет, — ответил я. — Удивительно хороший человек был… Был и есть Салават Авессаломович. У него в этом мире осталось мало кредиторов.
— Кредиторов зато много у нас, — сказала третья женщина, самая молодая и бойкая. — Теперь.
— Я имею в виду, кармических кредиторов, — пожал я плечами. — Тех, кто приходит в будущие жизни, чтобы отомстить. Вы можете гордиться Салаватом Авессаломовичем.
— А почему вы довели его именно до этого места?
— Если вы заметили, — сказал я, — Салават Авессаломович все время попадал в ситуации, откуда ему хотелось побыстрей уйти. Даже эта каюта с голыми…