Без чувств, без эмоций, выжить
Шрифт:
Мне же лучше, что его нет. Тип пренеприятный, порой так и кажется, что ему хочется не порно снимать, а агрессивные триллеры. Сначала мы звали его Наполеон, потом фашист, а позже то ли он стал меньше зверствовать, то ли мы перестали на это реагировать, и стали между собой ласково звать его «кучерявый», собственно, за схожесть его причёски с париком в стиле диско. Так, вот этот с желтоватой кожей, орлиным носом и шаром волос смолянистого цвета, вреднейший тип. Ещё ни разу не было, чтобы он был чем-то доволен. Особенно будучи трезвым или как мы саркастично высмеивали его: «Оливер сегодня обезвожен, будьте осторожны». Откуда у немолодого человека столько здоровья? Эти два типа, он и Серёга, почти ежедневно увлажняли свои организмы крепким алкоголем. Только кучерявый часто отсыпался в кресле,
Помню, словно это было лишь день или два назад, как Стен, сидя за столом, закинув ногу на ногу со скучающим видом, слушает моё интервью, я тогда переволновался жутко, так что кастинг стал для меня фиаско.
Ну ещё бы, я ведь в Вене я первый раз, да, собственно, как в Австрии, да и вообще заграницей. Знание хоть какого-либо языка, за исключением, русского равно нулю. На листке из непонятных символов сложен адрес. Конечно, я обзавёлся картой и выяснил, что данный адрес в секторе Вена-3. Приехал на метро, и всё поплыло. Долго не мог найти нужную улицу. Я как та бездомная собака, только и мог смотреть голодным и напуганным взглядом без шанса что-либо сказать. Нет, конечно же, попытался, и даже несколько раз тукнулся к прохожим, демонстрируя листок с адресом. Люди пожимали плечами дальше куда-то спеша, и лишь в одном случае, мне махнули в сторону и что-то оттарабанили неизведанными мне звуками. Кинув взгляд в сторону взмаха руки, опешил, глядя на далеко простирающеюся Штрассе. Опаздывал уже эдак минут на тридцать, денег не было даже на обратный билет, так что единственный шанс выжить, найти адрес, выведенный синими чернилами на клетчатом листке блокнота. Баланс телефона ушёл в минус и очень хороший минус, так что речь об интернете отсутствует напрочь. И вот фортуна махнула рукой, дав шанс. Увидел указатель, завернул и ещё указатель, и ещё куда-то свернул и вот адрес улицы совпадает. Раза три сравнил символы листка с тем, что выгравировано на металлической пластине. Всё верно. Нумерация последовательно приближает к цели, фрагментами исчезая. Это, когда идёшь, а там семнадцать, девятнадцать, двадцать пять. Вот так, двадцать один и двадцать три вжались то ли в девятнадцать, то ли в двадцать пять, слившись единым фасадом. Прошёл мимо несколько раз. Прошёл… Пробежал, туда и обратно, и ещё раз туда и обратно. Дома с номером двадцать один, нет. И вот монолитный фасад с кучерявой лепниной, со сплошной линией окон, без единой двери. Прошёл вдоль эдак раза четыре, пока не завернул за угол.
И вот к помпезному дому бледно-мраморного оттенка и с кучерявой лепниной, примостилась высокая серая уродливая бетонная коробка с небольшими прорезями окнами. На первом этаже белая дверь с золотым кольцом и двумя рядами кнопок. По обе стороны двери заколоченные окна с чёрными стальными прутьями, вдоль которых ползёт зелёный вьюнок с разноцветными граммофонами. Эдакая обитель обедневшей одинокой старушки, а не как было обещано «перспективная порно студия». Прошёл мимо в попытке заглянуть за угол, но и с другой стороны, дом примыкал к такому же квадратному архитектурному чудищу, и номер через дробь отгонял чуть иным порядком. Оставалось вернуться к двери с вьюнками. Кнопки не реагировали, постучал кольцом. Тишина с минуту, ну, нет, меньше, конечно. Минуту бы я не стоял в ожидании, но мне показалось, что времени прошло много, и вдруг дверь стрельнула звонким скрежетом замочного стрекота и приоткрылась.
Пахнула
— Вы к нам? — Боже, он говорит по-русски, я чуть не вопил от счастья. Паренёк в чёрном костюме, впустивший меня, говорит по-русски, это сейчас я знаю, что это директор, а тогда это просто какой-то паренёк, который говорит со мной на одном языке, и закрывший за мной дверь, уселся на прозрачный пластиковый стул, за столько же прозрачный стол.
— Да… Наверное… — Мне показалось слова, тогда застряли где-то глубоко в горле. Может, всё же это был розыгрыш?
— Кто вы?
— Колян, Коля! — Оксана выдёргивает из воспоминаний, теребя за руку. — Пошли. Стен зовёт. Пора в кадр.
Это были все те же съёмке про измену в баре. Точно. Оксана, я и Сергей.
— Так, алко-олигарх, давай и ты. — подхватывает она Сергея под руку. — Наш выход. А то, дядя Стен всех поубивает.
— Так, ребятки — котятки — Мурлычет Серёга, едва выговаривая слова. — Сейчас. — Опирается рукой о стол, докуривая сигарету. — Идём, идём, дядя Стен, ждёт…
Проектор светит на стойку, мохнатый микрофон нависает словно паучья лапа над сооружением. Кучерявого нет. Ему из пьяной комы вынырнуть сегодня оказалось ему не под силу.
— Коля, за стойку. Протираешь фужеры, полируешь стойку. Взгляд в камеру, держишь, улыбаешься. — Стен потерял свой утренний задор. Но дело явно не в нас, он то и дело смотрит в телефон.
— Да стой же ты. — Оксанка пытается удержать своего псевдоспонсора, тот изнемогает в том, чтобы присесть несколько раз порывается сделать это прямо на пол.
— Сейчас ты стоишь ровно и молчишь. Понял? — Стен вскрикнул на него, сверкнув глазами. Своими сине-голубыми глазами убийцами. Он регулярно убивал им наповал, кого-нибудь из нас.
Серёга пошамкал губами, замерев, насколько это можно.
Начало перезаписывали несколько раз. Первый, потому что, Серёга завалился мимо барного стула, распластавшись на полу. Второй раз запнулся о провод софитов, чуть не свалив всё на пол и чуть не устроив декорации Армагеддона. Третий раз и вовсе заявил: «Колян, это чай, налей уже чего-нибудь нормального».
— Если ты промахнёшься в следующем дубле, вылетишь вместе с этим убогим режиссёром. — Стен впился в него взглядом. — И в свой Алапаевск будешь добираться автостопом.
Наш алко-мачо в ответ словно назло икнул.
— Налей ты ему уже реального бухла, как договаривались, пусть свалится в пьяную кому.
Взбучки хватило, чтобы привести Сергея в чувства, и он уже протрезвел, готовый к съёмкам. Отсняли сразу, как он садится и щёлкает пальцами бармену, что-то мямлит. И уже после того, как он выпил и прислонил голову на стойку, сняли, как Оксана досыпает в коньяк ванилин, символизирующий снотворное. Дело пошло. Теперь наш выход, точнее, наши действия. Ничего нет ужасней, пытаться раздеть девушку на камеру. Медленно якобы возбуждённо, ещё и останавливаться в определённые моменты, имитируя пошлого идиота.
— Снизу возьми крупным планом. — Стен шепчет оператору. — Коля, подсади Оксану на стойку.
Делаю.
— Теперь поиграй с сосками. Отлично. Да, и это возьми крупным. Верхняя камера работает?
— Свет плохой, — оператор утыкает камеру к её груди.
— Сделай проходку, так чтобы алкаша было видно. Вот. Отлично. Хорошо. Крупнее. Прямо на лицо. Отводи назад, уже поры на носу видны. Вот. Хорошо.
Такая, вот обыденность в моей жизни.
— Стоп. — Командует оператор. Мы замираем. Немного развернитесь в это сторону. Да, да, ко мне. Хорошо. Вот так. Отлично. Продолжаем.
— Поменяйтесь. Ты садишься на стойку. Оксана, немного орального и сядешь сверху. — Стен скрещивает руки, отворачиваясь в сторону. Что-то его явно злит сегодня.
Меня часто интересует, как каждый из нас вошёл в эту историю со своей ролью. Вот, он читающий такие книги, от которых современного человека будет мутить на пятой странице, а он же взахлёб вечерами напролёт. Ещё он спит со Студентом, но при этом часто уходил с Настей. Мы бы хотелось заглянуть в его мысли и узнать, о чём он думает или мечтает. Или, о чём мечтает Оксанка, или Маша.