Без названия. Книга 2
Шрифт:
– Оставь свои демагогии при себе. Тоже мне – лучше Дьяволу…
– А что? Между прочим, я не врал сейчас.
– Не боишься, что когда-нибудь эти слова выйдут тебе боком?
– Нет.
– Мне бы твою уверенность… Простите, – Влад обратился к проходящей мимо женщине, – кто та девочка, что была здесь.
– Это Мария. Дочка нашего батюшки.
– Понял, дубина.
– И что я, по-твоему, должен понять?
– Что вера у нее с молоком матери. Она искренне верит, а ты своими глупыми замечаниями пытался опорочить ее веру.
Борис пожал плечами:
– Знаете, как она поет. На ее пение из соседних сел приезжают.
Оказывается, женщина все еще стояла здесь, видно, спешить ей было некуда.
– Вы ведь приезжие. Как-нибудь сходите – послушайте. Наверное, так ангелы поют в раю.
Борис поморщился как от надоедливого зуба, что болит, не переставая, подряд многие дни. Хотел что-то заметить, но передумал – Влад пристально смотрел.
Когда Борис разместил части своей армии в этом селении (первый эксперимент ЭСВ), он впервые остался один, без Влада, с которым они были друзья не разлей вода. Теперь оставалось много, по его меркам, свободного времени, а занять его, кроме выпивки и женщин, нечем. Такое времяпровождение рано или поздно не столько надоедает, сколько опресняется, хочется чего-нибудь иного. Он не раз слышал перешептывания за спиной между военными о Марии. Оказывается, она была местной знаменитостью. У нее, если верить ребятам, что ходили ее слушать, чудесный голос. Борис лишь усмехался. Почему бы в таком случае не попробовать себя на эстраде. Это модно, престижно, доходно…
– Командир, мы завтра в церковь, лады?
Вот опять нате, пожалуйста.
– В пору, продавать билеты на представление.
– Ты бы не зубоскальничал, а послушал. Тогда и говорил бы.
– Ладно, ладно, достаточно, что все вверенные мне солдаты и офицеры истово кинулись замаливать грехи. Глядишь, намолите себе…
Он махнул рукой и пошел по своим делам, но за спиной не услышал обычного ни смеха, ни смешка. Да черт с ними! Он сам по себе. Однако в тот вечер он не захотел ни пить, ни получать женской ласки.
Борис медленно катил по занесенной дороге. Надо пускать грейдер – сколько снега. Завтра сам не проберется на машине. Дьявол! Борис забуксовал на ровном месте. Да что в самом деле? Он вышел из машины, попробовал раскачать – не получилось, одному не справиться. Тьфу, зараза. Борис медленно курил, сидя в машине. На улице хлопьями валил снег. Уже набрал номер пропускного пункта, но передумал, позвонит позже. Он посмотрел на стекла, запорошенные снегом, нажал щетки, счистил снег, но уже через несколько минут стекло снова скрыло от него улицу, на которой ничего, кроме снега. Хоть где он?
Борис снова вышел из машины. Поежился от снега, что тут же оказался за воротником куртки. Не то чтобы неприятно – щекотно. Вообще-то тепло, наверное, на улице плюс. Да, снег в руках липнет. Борис скатал снежок и бросил в пустоту, так, во всяком случае, ему казалось. Снежок нашел преграду. Озадаченный, мужчина, подошел ближе. Ограда. Черт, да это же церковь! И свет в ней. Ага, молятся за грехи. Борис попытался хмыкнуть,
Он подошел к ступенькам без мыслей в голове. Да, что это он? Неужели струсил? Дверь затворилась поразительно гулко, может, оттого, что церковь была пуста. Никого, слава… Он поймал себя на мысли – интуитивно. Шаги отдавались так же гулко, как и дверь. Горело всего несколько светильников, да и то не в полную силу. Хорошо, такой свет он любил. Мужчина переходил от одного сюжета к другому. На иконах не задерживался. Дойдя до угла, вдруг встретился с двумя свечами, что горели теплым ровным пламенем. Мария молчала: зачем нарушать тишину. Борис продолжил осмотр. Обойдя церковь, вернулся к ней.
– Почему ты так поздно здесь?
– Мне тут нравится.
– И чем занимаешься?
– Готовлюсь к завтрашней службе.
– К ней надо готовиться?
– Для меня да.
– Чем занимаешься помимо подготовки к службе?
– Учусь. Садитесь.
Мария подвинулась, хотя места на лавке было предостаточно.
– Ты дочь попа?
– Да, батюшки.
– Впервые вижу дочь священника.
Мария раскладывала свечи по размеру. Положила стопку чистых листочков для записи треб.
– Тебе здесь нравится?
– Да.
– Странно.
Борис сбоку посмотрел на девочку. Ничего особенного: может, и миловидная – не более того. Платок повязан наглухо – не рассмотришь. Что возьмешь с подростка?
– Тебя родители с детства приучали?
– Нет. Мои родители весьма прогрессивные люди. У нас в семье никто никого ни к чему не неволит. Пришло само.
Хотелось съязвить – сдержался.
– Чувствуете?
– Что?
– Здесь страсти, что кипят в повседневной жизни, усмиряются сами собой, и на душе становится спокойнее. Снаружи метель, невообразимо что, а здесь тихо. Всегда можно остановиться и отдохнуть.
– От чего?
– Разве вы не устали от ноши на сердце?
– Ты считаешь, что она есть?
– Не будь ее, вы не пришли бы сюда. Увидев меня, не остались и не начали разговаривать.
– Чудно.
– Почему чудно – чудно.
– В чем разница?
– «Чудно» – то есть «смешно», а «чудно» от «чудо». Вот вы немного посидите здесь, на лавочке, поспорите со мной, посердитесь и отдохнете.
– Ты всем читаешь мораль или только избранным?
– Никому и никогда. Если я вас обидела, – простите – не по злому умыслу. Мне показалось, вы хотели спросить. Возможно, я ошиблась.
Разговор казался законченным. Борис не знал, что сказать. Девочка просила прощения, правда, за что, он так и не понял, но уходить не хотелось. Она открыла молитвенник и начала читать. Он откинулся на стену, даже вытянул ноги, закрыл глаза. Хорошо. Так хорошо бывает только в детстве, в том возрасте, в котором еще не помнишь себя – оттого и хорошо.
– Мария.
В дверях стоял мужчина, вероятно, отец. Борис очнулся – нехорошо, в самом деле, хотя, что нехорошо?
– Добрый вечер, – батюшка подошел к столу.