Без ножа и кастета
Шрифт:
— Про что же такой торжественный разговор?
— Покажете, куда в истекшем году истрачены средства, которые отпущены на благоустройство и содержание окрестных мест. Это будет фиксироваться с помощью магнитофона и киносъемки. Чтобы завтра не случились разительные перемены, как на чердаке.
— Я могу ошибиться в цифрах, вся документация находится у вас.
— Охотно прощу мелкие неточности.
Группа движется по дворовым угодьям Мусницкого, приостанавливаясь там, где он находит что продемонстрировать по графе «Благоустройство»,
— Комплекс для отдыха по просьбе граждан… — Мусницкий, не смущаясь, тычет пальцем на пару скамеек.
— Придвиньтесь поближе, — говорит Пал Палыч, помещая его так, чтобы попал в кадр вместе со скамьями.
— Никогда не снимался в кино, — пытается шутить Мусницкий. — Интересно, что получится…
Затем он демонстрирует песочницу и грибок и без тени смущения называет это «сказочным детским городком».
— Вот ограждение покрасили для аккуратности.
Невысокий чугунный заборчик практически ничего не огораживает. Заборчик измеряют, человек с блокнотом что-то подсчитывает.
— Засняли? — хмыкает начальник. — Теперь вон туда. Обратите внимание: озеленительные работы.
Жмутся к асфальтовой дорожке мелкие кустики и деревца, а за ними — мусорный пустырь.
— Сейчас, конечно, впечатления не производит, а летом — как в парке. И сплошные цветочные насаждения. — Мусницкий поводит рукой в сторону пустыря с пожухлыми сорняками.
— И что же здесь цветет? — интересуется Пал Палыч, шевеля ботинком ржавую консервную банку на «сплошных насаждениях».
— Разные цветы. Много дорогостоящих. Очень бывает красиво, а запах чудесный!
— Издевается он, что ли? — бормочет один из понятых.
— Вы мне напомнили про чудесный запах. Разрешите пригласить — тут недалеко, — говорит Знаменский.
Они приближаются к переполненным помойным бакам, возле которых уже наросли безобразные кучи отбросов.
— Почему не вывозится мусор, товарищ Мусницкий? По вашим владениям везде подобные завалы.
— Возможно, перебои с транспортом. Я выясню. — И начальник увлекает спутников прочь.
— Яма — тоже по просьбе граждан? — позволяет себе шпильку Пал Палыч, останавливаясь возле глубокой ямы с осыпавшимися краями.
— Нужна была по техническим соображениям. Я распоряжусь заровнять…
Оператор прилаживается половчее взять в кадр яму. Мусницкий ждет, возвышаясь на ее краю.
— Будто для расстрела поставили, — замечает он и, слезая с кучи земли, шаркает, очищая подошвы. — Продолжаем? Вот, смотрите, свежее асфальтовое покрытие.
Группа удаляется…
И затем мы видим ее, когда задуманный Пал Палычем обход заканчивается. Человек с блокнотом докладывает ему о своих выводах.
— Эксперт-бухгалтер вел подсчеты. Детские грибочки, поломанные скамейки, несуществующие клумбы! — качает головой Знаменский. — Где же тридцать девять тысяч — тридцать девять тысяч рублей! — ассигнованные на содержание дворов и тротуаров?! Плюс пятнадцать тысяч на вывоз мусора! — Понятые и остальные сопровождающие рты раскрывают от названных цифр. — Даже если поверить в розы, хризантемы и прочие красоты, то, что вы мне реально показали, — это курам на смех!
— Ну-ну, посмейтесь напоследок, — Мусницкий говорит негромко и «доверительно» одному Пал Палычу и затем твердо выдерживает его испытующий взгляд.
На пустынной вечерней улице перед подземным переходом останавливается машина Алика, с которым приехала и портниха. Оба возбуждены.
Сдвинув рукав пальто, она проверяет время.
— Твои спешат, пять минут в запасе… Покажи еще разок, пока не продали!
Алик кладет ей на ладонь золотую монету.
— Не дешево ты сговорилась отдать?
— Из тех, кого я могу предложить, это самый щедрый покупатель! — заверяет она, любуясь монетой. — Но если Соня заметит пропажу…
— Вряд ли. Я вниз тряпку подложил и желтой бумажкой прикрыл. Не разберешь, тридцать восемь их лежит или двадцать восемь. Как был полный тайничок, так вроде остался. Если, конечно, не рыться.
— Лучше б взял все и не возвращался больше!
— Дешево меня ценишь — тридцать восемь червонцев!
— Золотых, Алик, — уточняет она.
— Все равно. Нет, теперь я не сомневаюсь, что есть еще и деньги, и камешки. Буду искать и возьму все разом! Это так, на первые расходы, — он забирает и прячет монету.
— Видишь, Соня — живой клад!
— Молодец, молодец.
Роли переменились на противоположные: теперь Алик играет первую скрипку.
— И все-таки неспокойно мне. Как ты будешь у нее шарить, раз вы с Изабеллой переехали?
— Ключ у меня остался. Когда Соня дома, когда нет — по окнам видно.
— А если застанет? — Его подружка зябко передергивает плечами. — Ты ее еще не знаешь!
— Ну застанет… А я там запонку ищу. Потерял где-то запонку, матушкин подарок, — подмигивает Алик. — Не подумает она ничего. Я муж идеальный, зять — каких свет не видывал! Мне стыдно, что я разлучаю мать с дочкой и увожу Белочку на Цейлон!
Они хохочут.
— Вот он! — восклицает портниха.
На противоположной стороне улицы, тоже не доезжая перехода, тормозят «Жигули», мигают фарами.
— Ответь ему.
Алик переключает ближний-дальний свет, повторяя сигналы «Жигулей».
Из них выходит мужчина и ныряет в подземный тоннель. Когда он показывается на этой стороне, Алик с портнихой покидают машину и отходят в тень подворотни. Покупатель — за ними. Следует короткий обмен приветствиями, и пришедший открывает «дипломат» со встроенным в него освещением.
Начинается торг. Покупатель придирчиво осматривает каждую монету. После пяти штук Алик говорит:
— Стоп! Расчет — и тогда продолжим.
Мужчина передает ему пачку купюр, Алик сосредоточенно пересчитывает…
И тут дельцы обнаруживают, что находятся в кольце оперативной группы. Бежать поздно, да и некуда.
Кисть Алика, держащую деньги, сжимает чья-то сильная рука; покупателя заставляют обнять и прижать к себе «дипломат»; портниху берут под локоть. И так их ведут к милицейскому «уазику».