Без очереди в рай
Шрифт:
– А это который на досуге детективчики кропал, на манер Акунина, только поскучнее, – ехидно подсказала выразительная Вежина.
– Послушайте, коллеги, но как же этот якобы маньяк…
Дослушать мне не удалось. За приоткрытым окном послышался шум подъехавшей машины, а следом донесся до оскомины знакомый занудный говорок древнего еврея Лившица. За мной приехали; как водится, на самом интересном месте мое время истекло. Оставалось утешаться тем, что за мной всё-таки приехали – страдая старческим эклером (в скобочках: склерозом) пуще той невероятной бабушки с бомжами, доктор Лившиц о подобном пустяке
Приехал так приехал, стало быть – поехали.
Впрямь, наверное, нет худа без добра, если так подумать, – а лучше так и думать! – а я и думала именно вот так, нежась по дороге в стойло на умиротворяющем осеннем солнышке, с ленцою рассуждая о вещах, от сюжета весьма далековатых. Например, о том, что действительно на свете не бывает худа без добра и как ни поверни, жизнь всегда чертовски любопытна, и что буде я писательницей, я бы дорожила каждым пустяком, каждым эпизодом и обязательно живописала бы, как лично мне очень симпатичная Дайана Германовна Кейн возвращается на базу и под монотонные сетования колоритного коллеги Лившица о несчастной судьбе старого интеллигентного еврея малахольно думает о том, что если бы она была бы литератором, как Дайнека, или Достоевский, или сам Акунин, например…
Кстати, да, а кто такой Акунин?
Глава 5
Какая, впрочем, разница.
А на базе, если посмотреть со стороны, – а на образцово-показательное отделение любопытно было посмотреть со стороны, – на базе по-своему те же доктора столь же активно обсуждали ту же интригующую уголовщину. Обсуждали по-своему, разумеется, причем и здесь вряд ли кто-нибудь из медиков мог бы всерьез вообразить в роли гипотетического маньяка-старухоубийцы именно врача. Лекарский цинизм – притча во языцех, но то среди своих, чтобы не свихнуться. Представить незаконную (другой не существует) эвтаназию – еще куда ни шло, кто-то из коллег за большие деньги мог бы оскоромиться; но убийство с целью грабежа? Свежо предание, ан верилось с трудом – и тем не менее, пережидая затянувшуюся паузу между вызовами, сомнительную тему на отделении муссировали во всех никому не ведомых и даже, вероятнее всего, вообще не существующих подробностях. Мало ли, что быть того не может; все по-своему…
Словом, взглянем как со стороны.
Пользуясь затишьем, удачно пришедшимся на обеденное время, дежурная смена в полном составе собралась в столовой. Помимо только что приехавших Лившица и Яны, наличествовали штатный зубоскал Забелин, штатный же козел Гайтенко, он же Дуремар, и старшая медсестра рудасовской «неотложки» Алиса Борисовна Цуцко, которой в эти сутки выпало работать за диспетчера. Невесть каким ветром занесло, чтобы вслед за Яной не сказать – как флюс его надуло, выходного Эдичку Хазарова. Гайтенкой быть не запретишь, старшая сестра – должность по определению стервозная, а в остальном – коллектив как коллектив, могло быть лучше, могло быть хуже, ничего особенного; для уживчивой Дайаны Германовны общение даже с не слишком симпатичными коллегами проблем не составляло. Несколько смущал своим необязательным присутствием бывший друг сердечный Эдичка, но на то он, в общем-то, и бывший, чтобы о подобных пустяках больше не заботиться.
Яну
– Потеряшка прибыла! Очень кстати, Яночка. Ты уже про нашего серийного убийцу слышала? – радостно вскинулся Забелин.
– Как всегда – самая последняя, надо полагать, – пожала та плечами.
– Неправда ваша, последний нынче Эдичка. Слышать-то он слышал, благо битый час мы об этом треплемся, да только вот беда – ни фига умных человеков Эдуард Евгеньевич слушать не желают-с!
– Это ты-то умный? Трепло ты кукурузное, – раздраженно огрызнулся Эдичка.
– Насчет ума не знаю, но таким трепливым языком только волосатые задницы скоблить, – брезгливо поддержал его Семен Семенович Гайтенко.
– Зато твоим – вылизывать, – отмахнулся Гоша. – Ладно вам, зануды, безответному-то человеку всякий извращенец окорот сделать норовит, – насмешливо парировал Забелин. – Лучше пусть нас Яночка рассудит. Вот скажи нам, солнечная девочка…
– А почему – солнечная девочка? – с неподдельным интересом переспросила Яна, то есть просто я, если кто не понял.
– А потому что в глазищах у тебя солнечные зайчики играют, а в ресницах радуга запуталась. – Забелин подмигнул: – Эх, Яночка, ну всем ты хороша – но почему не рыжая? – дурашливо вопросил неугомонный Гоша.
– Потому что не бесстыжая, – спрятала улыбку Яна.
– Бесстыжая, бесстыжая! Уу-у, какая ты, Яна-несмеяна! – продолжал дурачиться Забелин. – Нет, но всё-таки ты нас рассуди. Хорошо, пусть убийца, пусть маньяк, но при этом я только одного не понимаю…
– Счастливый ты, однако, человек, если только чего-то одного не понимашь, – обронил Хазаров.
– Коллеги, подождите, я другого совсем не понимаю, я совсем другого не пойму, – спохватился на минуту приумолкший Лившиц. – Ради бога, объясните мне, старому интеллигентному еврею, как вообще-то можно умерщвлять, извините мне, живого человека, чтобы только взять у него – что?! Послушайте, что можно взять у беспомощного пожилого человека, что? Одинокие нищие пенсионеры – что с них заработаешь?
– Ай, Марк Наумович, ну я с тебя смеюсь. – Забелин «тыкал» всем, исключая Рудаса. – Чего ж тут непонятного: бабушка – двугривенный, пять бабушек – целковый. Всё дело в бухгалтерии! – объявил Забелин.
– А это то есть как? – уточнила Яна.
– А это как в старом анекдоте. Не знаешь? Идет как-то раз Родион Раскольников с топором, а ему навстречу – Соня Мармеладова. А с топора, стало быть, на раскольниковский спинджачок кровушка стекает. «Ой, Родя, что ты натворил?» – спрашивает Сонечка. «Да вот, Соня, старуху процентщицу я топором убил». – «Ой, Родя, а зачем? Ты ее ограбил?» – «А как же!» – «А денег много взял?» – «Двадцать копеек, Сонечка». – «Родя, а почему так мало?» А Родя отвечает: «Не расстраивайся, Сонечка, пять старушек – уже рубль!..» Чем не бизнес, а?
– Это не бизнес, а чистое кино: убить по-русски, любить по-американски. Я к тому, что чертовски прагматичная особа эта Сонечка, – отозвалась Яна. – А вообще-то Сонечка права – чересчур накладно… Так чего ты одного не понимаешь? – напомнила она.
– Уже забыл, – хохотнул Забелин, – совсем счастливым стал: одного не понимал – и того не помню… Зато я теперь другого не пойму: если наши пенсионеры поголовно все такие нищие, то с каких же барышей они деликатесы сумками из магазинов прут и через одного за металлические двери прячутся? Вот у тебя, Марк Наумыч, дома дверь какая? Зуб даю – бронированная!