Без покаяния. Книга первая
Шрифт:
Замечание, казалось, смутило ее.
— Уж не знаю, за комплимент это принять или обидеться.
— О нет, только не обижайтесь, — сказал он быстро. — Это разрушит наши отношения, которые только начинают складываться, и внесет разлад в семейную идиллию.
Она посмотрела на него довольно строго.
— Никак не пойму, вы действительно хотите меня понять или это просто цинизм?
— Ох, цинизм, Бритт. Признаюсь…
— И это тоже дипломатический ход? Или такова ваша натура?
— С вашего позволения, это моя работа. Дипломаты, увы, бывают циничны.
Его ответ развеселил ее, но она пыталась сохранить серьезный вид.
— Говорят, профессионализм дипломата заключается в умении лгать. А как в частной жизни, Элиот? Могу ли я принимать ваши слова за чистую монету?
Ирония вопроса наступала на пятки его собственным мыслям о лживости дипломатов.
— Правда вещь весьма деликатная. Я не считаю разумным слишком легко доверять другому, — сказал Элиот.
— Как грустно.
— Лучше сначала погрустить, чем потом раскаиваться в излишней доверчивости.
— Подозреваю, что это самообман.
Здорово она его поддела. Да, видно, под ее красотой действительно таится незаурядный ум. Очевидно, это и привлекло в ней Энтони, что и понятно, ведь он и сам умница. Элиоту нравится ее интеллект, ее воинственная честность. Но, может быть, общаясь со столь разумненьким созданием, он рискует разоблачить себя?
— Вижу, вы способны точно указать на неоспоримую истину.
Его замечание, казалось, доставило ей удовольствие, но она с самым серьезным видом спросила:
— Надеюсь, вы не сочтете это моим недостатком?
— Нет, что вы!
Они сидели, рассматривая друг друга, когда раздался стук в дверь, и Бритт встала.
— Я заказала чай сразу же, как только мне сообщили, что вы здесь.
Он смотрел, как она идет к двери, восхищаясь стройностью и в то же время округлостью ее бедер. Она была более женщиной, чем он ожидал. Вкус никогда не изменял Энтони, не изменил и на этот раз. Надо обязательно сказать ему, что он сделал правильный выбор.
Официант вкатил тележку и, по указанию Бритт, начал сервировать для чая столик, стоящий рядом с диваном. Здесь были крошечные сандвичи, печенье, восточные сладости и фруктовые пирожные. Когда человек ушел, она спросила, какой он предпочитает чай.
— Черный лучше всего.
Бритт налила чаю, передала ему чашку и придвинула сахарницу.
— Вы решили избрать себе профессию жены, не так ли? — спросил он.
— Что вы имеете в виду?
— Вы кажетесь такой умелой, опытной хозяйкой. Да и слова «мы с Энтони» то и дело скатываются с вашего языка, будто вы говорили это уже много лет. А судя по тому, как вы передаете чашку, можно решить, будто вы с давних времен только этим и занимались.
— Ну, я же стараюсь, мне не хотелось бы разочаровать вас, Элиот, — сказала она, наливая себе чай. — Но я немножко нервничаю, как на последнем экзамене в июне. Вы мой первый официальный родственник, с которым я знакомлюсь после свадьбы, так что должны понимать.
Он понимал ее искреннее желание понравиться.
— Как недипломатично с вашей стороны признаваться в таких вещах.
— Так я же не дипломат, да и житейского цинизма еще не нажила… Все еще остаюсь прямой и открытой. — Она отпила чаю. — А что касается умения разливать чай, то я вам скажу: натренировавшись на щербатых облупленных глиняных кружках, вполне можно справиться и с тончайшим фарфором. Моя тетя, вырастившая меня, простая женщина, но не без грации. Кроме того, года два я имела возможность очень близко наблюдать Эвелин.
— У некоторых моих коллег есть дочери вашего возраста, и должен заметить, что они далеко не так хорошо воспитаны.
— Это комплимент, мистер Брюстер, или одна из ваших дипломатических уловок?
— Комплимент. И очень искренний.
— Тогда благодарю вас, приятно слышать. Я решила для себя, что моему мужу, зрелому человеку, с положением в обществе, просто не годится иметь дурно воспитанную жену.
Элиот отпил несколько глотков чая, наблюдая за ней. Какая обезоруживающая проницательность! Но что-то во всем этом беспокоило его. Впрочем, он тут же понял причину своего беспокойства. Его отчим не принадлежал к сорту людей, способных оценить такую живость и такую тонкость. Это, конечно, не в осуждение Энтони. Просто тот всегда был человеком, на первое место ставящим разум. Если он и нуждается в чем, так это в чувстве юмора. Ну хорошо, а ее-то чем так привлек Энтони, что она даже согласилась стать его женой? Неужели ее могла впечатлить его моральная чистота и занудство?..
— Не хотите ли что-нибудь съесть? — спросила Бритт, разряжая затянувшееся молчание.
— Пожалуй.
Бритт осмотрела содержимое подноса, выбирая для него что повкуснее. Когда она передавала ему тарелку с сандвичем и салфетку, он обратил внимание на ее тонкие, музыкальные пальцы.
— Скажите мне, Бритт, — заговорил он, — каким образом Энтони удалось заполучить вас в жены?
Она усмехнулась.
— На самом деле вам хотелось бы знать, как мне удалось женить его на себе?
— Нет, Бритт. Даже если бы я и думал так грубо, то никогда не позволил бы себе высказать это. Конечно, мы, дипломаты, циничны, лживы и способны еще на всякие пакости, но одного у нас не отнять — мы никогда не позволим себе грубость. Вежливость, кстати, часто бывает обратной стороной цинизма.
— Хорошо, пусть так. Тогда я просто и честно отвечу на ваш вопрос: мы с Энтони любим друг друга.
— В этом я не сомневался ни минуты.
Она посмотрела на него скептически.
— И все же, если вы думаете, что я вышла замуж потому, что во многих отношениях мне этот брак выгоден, то вы ошибаетесь. Преднамеренное устройство брака не в моем вкусе, тем более с таким человеком, как Энтони. Он замечательный человек. Потому я и вышла замуж. Иногда мне и самой не верится, что я стала частью его жизни.
— Если бы я мог позволить себе передохнуть от цинизма и попробовать хоть раз сказать правду, то знаете, что я сказал бы вам? Энтони удивительно повезло, что он встретил вас, Бритт.