Без права на помилование
Шрифт:
Иван Иванович невольно симпатизировал директрисе.
— Вопросы, которые я задам, вам, видимо, уже знакомы. Вы-то сами, Вера Сергеевна, что думаете о случившемся?
Она кивнула, мол, вопрос поняла. Но сразу ответить не смогла: волнение перехватило дыхание. На глубоко посаженные серые глаза навернулись слезы. Но она их не замечала. Наконец тяжело вздохнула.
— Какое-то наваждение... — низким голосом заговорила она. И это было неожиданно; такая маленькая, сухонькая, а голос...
«Ей бы Леля в «Снегурочке» петь», — подумал Иван Иванович.
— Привезли импорт, кое-что из обуви... Женские сапожки... Радиотовары... Полную машину. Ну, просто повезло: все, что просили, — получили...
— Оч-чень повезло! — ядовито заметил капитан Бухтурма.
Голубева глянула на капитана и вспыхнула.
— Я... не об этом... — пояснила она и замолчала.
Иван Иванович понял, что рождающееся доверие, без которого следователю и розыскнику просто невозможно работать, у Веры Сергеевны исчезло. Ему захотелось сказать капитану: «Вы свободны», но делать этого в присутствии Голубевой не следовало. Все, что надо, Иван Иванович скажет невыдержанному человеку потом, наедине.
— Случай-то, Вера Сергеевна, особый. — Иван Иванович сделал паузу, давая Голубевой возможность осознать эту истину. — И вы, и все мы встревожены... Действительно, наваждение... Но как все случилось?
Женщина поежилась. Всех донимала полуденная духота, а Голубеву знобило.
— Приехали с товаром, девчонки спешили... Восемь продавцов, пятеро еще незамужние. Да и те, которые замужем, еще не старухи. А в ДК — концерт, артисты Киевской филармонии. У всех наших билеты... Мы дружно навалились, разгрузили машину, товар занесли в подвал... И все... — Она растерянно глянула на Ивана Ивановича.
Он понял ее: «И все...» означало, что привезенного товара она больше не видела.
— А что дальше?
— Ничего... В воскресенье мы все помогали колхозу на уборке овощей... В понедельник, как и договорились, пришли пораньше, к семи. Универмаг работает с десяти, мы приходим — к девяти. Но надо было рассортировать привезенный товар...
— А сам процесс открытия — закрытия... Как он проходит?
— Как во всех промтоварных магазинах. Каждый отдел отвечает за свой товар, а помещение общее... Так вот, чтобы не было двусмыслицы, заходим в магазин и покидаем его после работы — все вместе. За ключи по очереди отвечают доверенные — заведующие отделами. Но при них всегда есть дежурные. Закрыли, опечатали — Матрена Ивановна принимает контрольную пломбу. А утром сдает дежурство тому, у кого ключи, — доверенному. В этот раз ключи были у меня. Глянула на пломбу — цела. Открыла. А зашла в магазин — своим глазам не поверила: все, что привезли накануне, исчезло. Все-все. И то, что было в отделах, — пустые полки.
— Что же вы предприняли?
— Обошла со своим замом магазин, заглянула в подвал... Наревелась вволю и позвонила в милицию...
— А когда вы убедились, что роспись на пломбе — ваша?
— Точно уж и не помню, — вздохнула Голубева. — Капитан приехал, начал опрашивать всех, проверил замки и ключи... Три замка: винтовой, внутренний... В проспекте говорится, что ключ подобрать невозможно: сто тысяч вариантов... И — висячий, с контрольной пломбой. Капитан вынул ее из замка. Я же проткнула ключом. Показывает: «Подпись ваша?» Глянула — моя.
— А вы внимательно присмотрелись?
Голубева выразительно пожала худенькими плечами.
— У меня для контрольных пломб — специальная тетрадка, в такую крупную клеточку... В сейфе хранится. Вырезаю — по замку, расписываюсь. Бухгалтер ставит печать... И бумага была моя, и печать, и роспись...
Иван Иванович извлек из папки небольшой, проткнутый посередине квадратик бумаги в крупную клеточку.
— Он?
Голубева взяла бывшую контрольную пломбу в руки. Они у нее задрожали. Положила квадратик бумаги на левую ладонь, разгладила указательным пальцем и долго всматривалась в подпись.
— Печать есть, и бумага — моя...
— А подпись?
— Подпись... — неуверенно повторила Голубева. — Если бы вы меня так не выпытывали, я бы сказала: «Моя», а теперь и сама уж не знаю. Но я именно так и расписываюсь.
— Где вы были во время пожара?
— Да вместе со всеми! Закончился концерт, все вышли из ДК. Такой приятный, тихий вечер. Вдруг кто-то закричал: «Скирды горят! Спасай корма!» Ну, все и бросились к скирдам. Там уже были председатель колхоза и еще кто-то, не помню. Подогнали трактора и дождевалки... Вскоре все село возле скирд собралось.
— А вашу Матрену Ивановну вы там не видели?
— Не-ет... Она на посту была. Что вы! Такая обязательная женщина...
— Вы в этом уверены?
— Конечно! Матрена Ивановна у нас — герой, однажды она задержала грабителя. Ей бы тогда медаль — за мужество... Говорят, нет такой.
— А ее сыновья вам на глаза не попадались?
— Сыновья?— Голубева наморщила лоб, вспоминала. — Кого-то видела, кажется, старшего. Ну да, я еще сказала: «Не лезь к огню». Но мальчишку разве угомонишь: такое зрелище!
Иван Иванович убрал в папку контрольную пломбу и, как бы между прочим, спросил:
— Говорят, что Матрена Ивановна, уходя на дежурство, обычно запирает сыновей в хате?..
— Наверно, в этот раз не заперла...
— Или выпустила. Скирда-то рядом с хатой. Видит — полыхает. Все бегут, орут... Ну и... на минуточку...
Голубева стала строгой, растерянность выветрилась.
— Если бы у меня были дети, и я заперла их в доме... А рядом — пожар... Дети! Будь у меня два сына — за каждого бы сгорела дотла...
Иван Иванович почему-то чисто по-мужски пожалел худенькую женщину, которой не повезло в жизни, — семьи нет, детей тоже... А она вон как о них втайне тоскует.
— Во время пожара часа на два с половиной отключали электроэнергию, — вел свое Иван Иванович. — В это время сигнализация в магазине не работала.
— И сторожа на месте не было, — вставил капитан Бухтурма.
Голубева вздрогнула и медленно повернулась к капитану. Глаза у нее округлились: огромные, о чем-то взывают, просят пощады. Но капитан не хотел жалеть: