Без семи праведников...
Шрифт:
— Ты полагаешь, что лютеране принимают эту веру по склонности к греху и по глупости? Неужели во всей Германии только глупцы и грешники?
— Говорю же тебе! Одурачить нужно только одно поколение! Первое. Я понял. Надо удержать власть над умами четверть века, лучше тридцать лет… Чем угодно — обманом, силой, обаянием. За это время вырастет новое поколение, которому можно вложить в головы любую нужную тебе доктрину, ибо оно ничего не будет знать о вчерашнем дне. Потом эти одураченные, став родителями, научат дурости детей, а дети, кои сами ничего не придумывали, будут считать усвоенное заветами отцов! И всё… — Лелио помрачнел. — Конечно, всегда будут
Вопрос «зачем приходил на землю Сын Человеческий?» остался без ответа, зато тяжёлые шаги в коридоре ознаменовали чей-то иной приход. Пришедший не затруднил себя стуком и появился на пороге, резко распахнув дверь. Портофино в удивлении поднялся навстречу Тристано д'Альвелле, глаза которого метали молнии.
— Гадина…
Грациано ди Грандони тоже встал. Он знал, что начальник тайной службы зло погрызся с инквизитором, ставя ему на вид халатность в деле со старым мужеложцем, но едва ли эти сказанные на пороге слова относились всё же к его милости мессиру Портофино.
Так и оказалось. Подеста сделал несколько шагов и тяжело плюхнулся на стул.
— Убита Франческа Бартолини, — прорычал он.
Его слушатели потрясённо переглянулись.
— Господи… Как?
— Альмереджи утверждает, что видел её в десять вечера… Она не отравлена, — пояснил д'Альвелла, — в спине слева — след клинка. Сама найдена не в комнате, а в коридоре. Между своей комнатой и комнатой Дианоры ди Бертацци. Ближе к выходу — комната Гаэтаны ди Фаттинанти, а дальше по коридору — комната Глории Валерани, чулан, комната покойной Черубины, дальше — комнаты Иоланды Тассони и Бенедетты Лукки. Черт знает что! Если не сам Ладзаро её прикончил…
В комнату протиснулся мессир Ладзаро Альмереджи. Чума впервые видел жуира и пройдоху таким откровенно разозлённым. Лесничий бесился. Руки его судорожно сжимались в кулаки, по шее расползлись пятна. Начальник тайной службы смерил дружка тяжёлым взглядом.
— Какого бы лешего я её приканчивал? — трясясь от злости, завизжал Альмереджи, естественно, подслушивавший под дверью.
— Ты сказал ей, что зайдёшь после вечернего туалета у герцога, и зашёл…
— Она сама меня просила зайти!!! — глаза Альмереджи тоже метали молнии, — хотела о чем-то поговорить!!! Я не собирался к ней! — взвизгнул Ладзаро и плюхнулся на соседний стул.
Грандони и Портофино снова переглянулись. С чего это Ладзаро уточнять, что именно Франческа звала его?
— А след кинжала, Ладзаро, — поинтересовался Портофино, — похож на тот, что был в спине Белончини?
Он не подозревал Альмереджи. Лесничего инквизитор считал сукиным сыном, но знал, насколько тот циничен и умён, насколько хорошо владеет приёмами охоты, насколько меток и опытен. Ладзаро никогда не стал бы так себя подставлять, тем более кому, как не ему было знать, что замок буквально наводнён соглядатаями.
Лесничий несколько секунд сидел молча,
— Трудно сказать. Там его водой стянуло, и крови не было, а тут… Но след небольшой. Должно быть, длиной с полфута, типа квилона или левантийской даги. Мог быть и рондел. Лезвие четырёхгранное. Но… удар, кстати, странный, в левый бок правой рукой, ударили снизу вверх, — Альмереджи чуть прикрыл глаза, пытаясь понять ситуацию, — убийца, стало быть, стоял к ней лицом и чуть зашёл сбоку… Чего дура в комнате не сидела? Чего по коридорам шлялась? — его снова затрясло.
— Но могла ли это сделать женщина?
— Не знаю… — Альмереджи нервно почесал ухо, руки его по-прежнему чуть тряслись. — Большой силы тут не надо. Платье в крови, стало быть, и дага… на полу кровь… когда убийца вынимал кинжал, кровь выступила, но похоже, острие обтёрли о платье убитой. Но руки убийца перепачкал — на подоле юбки Франчески — тоже кровавый след, растёртые пятна. Он руки вытер и нож с собой унёс.
— Получается, убийца не торопился?
Альмереджи пожал плечами.
— Не знаю. Дело-то минутное. — Он неожиданно напрягся, — о, я и забыл! Донна Элеонора-то в скиту! Они же не были на вечернем туалете у герцогини!… - Ладзаро растерянно заморгал, — но тогда он рисковал… и смертельно… из любой двери ведь могли выйти…
Д'Альвелла кивнул.
— На шум, поднятый тобой, вышли все, кроме Иоланды Тассони, Бенедетты Лукки и Глории Валерани. Комнаты их заперты. Если даже допустить, что одна из них убийца…
Альмереджи и сам это знал. Вышли все, но он-то видел только одно лицо. С того проклятого дня, когда, рассчитывая проведать об убийце, Ладзаро узнал тайну Гаэтаны ди Фаттинанти, он потерял всё — покой, здравомыслие, сон и аппетит. Перестал появляться в портале у фрейлин, пропадал на охоте, но и она не приносила ни радости, ни былого азарта. Опротивели и карты, Ладзаро пытался было заглушить тоску вином, но какое там! Пьянея, он вспоминал сотни эпизодов, которые считал похороненными в памяти и ни один из них не мог оспорить те мерзкие слова, что невесть откуда донеслись до него на тёмной веранде. «Она знает, что ты распутник и подонок, Ладзарино…»
Сегодня он перебирал бумаги, пытаясь понять, сколько прокутил в нынешнем году, и случайно нарвался на распутные сонеты Аретино. Удивительно. Десятки раз читая эти строки, он возбуждался. Почему же теперь его едва не стошнило? Господи, что он мог находить в этой мерзости? Ладзаро швырнул сонеты в огонь камина и тут услышал голос Салингера-Торелли, объявлявшего начало вечернего туалета у герцога. Альмереджи вышел в коридор — и именно здесь его поймала Франческа Бартолини, странно возбуждённая, с горящими глазами. Она хотела поговорить с ним. Он молча озирал потаскуху, чувствуя, как внутри разливается желчь, но всё же обронил, что после вечернего туалета Дона Франческо Марии заглянет к ней: его удивило явное волнение статс-дамы. Но зайдя после приема в коридор — наткнулся на труп.
Волновало его почему-то только одно — чтобы Гаэтана не подумала, что он сам пришёл к Франческе. Он не приходил! Это она, она просила его зайти — хотела о чём-то поговорить!…
— Бенедетта после ужина около конюшен гуляла с мессиром Леричи, — наябедничал шут, если и выставляя девицу гулящей, то обеляя её от обвинения в убийстве, — а Глория, наверное, с внуком и сыном.
— Убийце, если это статс-дама или фрейлина, вовсе не обязательно было уходить — достаточно просто зайти в свою комнату, — задумчиво проронил инквизитор.