Без семи праведников...
Шрифт:
— Я не Эдмондо, меня зовут Грациано, — сообщил он ей и приник к её губам, целовал, и она слышала его раскалённый шёпот. «О, как любезны ласки твои! О, как много ласки твои лучше вина, и благовоние мастей твоих лучше всех ароматов! Сотовый мёд каплет из уст твоих, мёд и молоко под языком твоим…» Голова её закружилась. Она помнила эти строки, но, всё ещё, слабо трепеща, пыталась вырваться. Какое там… Через несколько минут её руки обессилено обвились вокруг его шеи, она не понимала уже, что с ней, но гладила его волосы, и дыхание её сбивалось. Перед её глазами пронеслась сцена
— Песте, где Ками… — Портофино стремительно появился из-за угла и остановился в изумлении. Он не сразу заметил сестрицу за широкими плечами дружка, но когда разглядел их двоих, слившихся в поцелуе, оторопел. — Чума…
— А, это ты, Лелио, — Чума не сводил глаз с Камиллы, — пойди, надень облачение, мы сейчас придём…
— Что? — Портофино чувствовал себя по-дурацки.
— Пойди, говорю, надень облачение и повенчай нас, чего тут непонятного?
— Тысяча чертей! — инквизитор разозлился, — встряхнись же, идиот! Камилла, что ты прилипла к нему?
В это время замок где-то далеко огласили новые вопли челяди. Песте досадливо поморщился. Он уже мысленно раздевал девицу в своей спальне и эти мысли, естественно, на тысячу миль отодвинули от него события в замке. Он разжал объятия и тоскливо поинтересовался у дружка: «Ну, что ещё случилось, Господи?»
Инквизитор любезно и зло просветил его.
— Лавинией делла Ровере в своей комнате найдена Иоланда Тассони. Она тоже зарезана, видимо, вскоре после убийства Франчески, правда…
Он не договорил, Камилла вскрикнула, побелела и упала бы на пол, если бы не Чума, подхвативший её на руки. Дальше всего были его собственные двери, но мессир Грандони отнёс свою добычу именно туда, уложил обморочную красотку на свою постель, с удовольствием предвкушая минуту, когда Господь благословит его лечь сверху. Этот сладкий и пьянящий помысел, разумеется, снова вытеснил в его голове все остальные мысли, и он, повернувшись к Портофино, оживлённо спросил, сможет ли тот сегодня повенчать их? Девица согласилась стать его женой, всё улажено…
Грациано умолк, натолкнувшись на саркастичный взгляд друга. Тот взял на себя труд повторить, что в замке найден ещё один труп — синьорины Иоланды Тассони. Он напомнил Чуме, что комната Камиллы совсем рядом, и его долг, как брата, обеспечить Камилле безопасность, тем более, с омерзением добавил он, что убитая перед смертью была изнасилована. После убийца запер комнату. И это новое обстоятельство хоть и свидетельствует о том, что он ошибался в своих подозрениях, но заставляет, однако, вдвойне беспокоиться.
Чума воззвал к здравому смыслу приятеля.
— Пока не вернулись герцогини, Камилла не может отлучаться из замка, а в замке — куда ты её спрячешь? В свой чулан за ризницей? Смешно. Самый лучший способ защитить её — повенчать нас сегодня, с того часа ночевать она будет у меня, ну а если ты полагаешь, что я позволю кому-нибудь отравить её или зарезать — ты глупей, чем мне казался. При этом глупо и думать, что я позволю кому-то вторгнуться в лоно девицы — этим займусь я сам.
— Ты что, дурак?
— По должности — да, а что?
— В замке — убийца, уничтоживший уже шестерых…
Чума вдруг трепетно и с неподдельным интересом спросил:
— А ты ужинал, Лелио?
— Что? А… кажется, да… а причём тут ужин?
— Ну, как же? В замке — убийца, уничтоживший уже шестерых, а ты спокойно поужинал, — скорчил Чума презабавную мордашку, — но если ты смог поужинать, почему я не могу жениться?
— Да ты очумел! Двадцать шесть лет жил чуть не в монашестве, а теперь, что, одну ночь один не переспишь?
— Я не пойму, ты, что, отказываешься? Не мнишь ли ты, что ты тут один саном облечён? Вон есть духовник герцогини, хромой Жан Матье…
— Да причём тут Матье? Я, кстати, ещё с Камиллой не переговорил…
— Чего с ней говорить, когда всё ясно?
— Да ничего мне не ясно… Постой, она же в обмороке, достань бальзам, остался ещё?
Бальзам остался, но Чума отнюдь не торопился привести девицу в чувство.
— Так ты согласен? Бениамино и Дианора будут свидетелями, а потом, когда всё утрясётся, отпразднуем.
Портофино вздохнул и махнул рукой. Он видел, что дружок помешался и ничего не слышит, но, в принципе, не возражал. Жених мессир ди Грандони для сестрицы неплохой — человек праведный, надёжный, не истаскавшийся блудник какой-нибудь. И состоятельный к тому же, не на деньги зарится. Чумной немножко, конечно, но такому он сестру доверит. Как за каменной стеной будет. С другой стороны, если сестрица, отказывавшаяся и глядеть на мужчин, вдруг согласна — ждать и подлинно нечего: не ровен час, передумает, а девка без мужа — муха без головы. И донна Доната спит и видит внуков…
— Что с тобой делать? Ладно. Да оживи ты её наконец.
Добившись своего, Чума влил несколько капель в губки Камиллы, вкус которых так вскружил ему голову, и быстро привёл девицу в чувство. Затем поставил перед фактом: Портофино хочет повенчать их сегодня, чтобы она была под его защитой. Ей нельзя оставаться у себя в крыле фрейлин, там очень опасно. После чего, не дав ей опомниться, повёл девицу в храм, по пути послав пажа Винченцо за Бениамино ди Бертацци, велев привести их с женой в домовую церковь. Камилла ничего не понимала. Всё было слишком внезапно. Смерть же Иоланды вообще спутала все её мысли. Как же это, Господи?
Портофино, облачившись, кивнул пришедшим ошарашенным супругам, а Песте злорадно известил ошеломлённого Бениамино, что сам нашёл средство излечения своего недуга. Портофино перед церемонией всё же поинтересовался у Камиллы, подлинно ли своей волей она согласилась стать женой мессира Грациано ди Грандони? Та растерянно подняла глаза на жениха, натолкнулась на горящий взгляд раскалённых чёрных глаз и испуганно кивнула. Песте тоже заявил, что согласен взять девицу в жены.
— Ты говорил, что согласиться с женщиной мужчина может, если только сойдёт с ума или обсуждаемый вопрос для него неважен, — насмешливо проронил медик. — Говорил же я тебе, что есть и третий вариант.