Без суда и следствия
Шрифт:
— Это невыносимо! Везде, всегда ты! Иногда кажется, что ты меня из гроба достанешь! Я не позволю… — шипела Нонка.
— Если ты еще раз в своей поганой жизни посмеешь даже намекнуть об этом, я сотру тебя в порошок! Каким образом — ты знаешь! Сволочь! Я терпел твои выходки, но сейчас ты будешь делать все так, как я скажу! — В голосе Сикорова звучал непривычный металл.
— Нет! — Голос Нонки сорвался на визг. — Нет! Нет! Я никогда этого не сделаю! Можешь разорвать меня в клочья, если хочешь! Но так, как ты сказал, не будет! Грязное ничтожество!
— Кому нужны твои вонючие клочья, жирная мразь! Я тебе сказал…
— Ну хватит! Я устала! Ты постоянно желаешь быть пупом земли, ты — жалкое, дешевое ничтожество! Почему кто-то должен тебя слушать? из страха? Только потому, что ты…
— Заткнись!
Нонка всхлипнула. Сикоров повернулся к двери. Я испугалась, что он меня засечет, быстро метнулась к дивану. И вовремя — только я схватила газету, как Сикоров уже входил в комнату.
— Ты только посмотри, что они пишут… — Я сделала вид, что хочу ему что-то прочитать, потом спросила: — Что-то случилось?
— Нет, ничего страшного. Просто непредвиденные проблемы. Обычные разногласия между близкими людьми. Так бывает.
— На работе или с Ноной поругался?
— Да ты не волнуйся, все в порядке, это так, бывает…
Мы уже давно перешли с ним на «ты».
— А…
— Надеюсь, ты не скучаешь?
— Ну, что ты…
— Я пойду. Завтра утром увидимся, как всегда.
— Счастливо.
Дверь за ним захлопнулась, я вышла на кухню. Нонка сидела за столом и плакала.
— Что произошло?
Я села рядом, полуобняла ее за плечи.
— Понимаешь, у него отвратительный характер, ион всегда такой был. Думаешь, почему он до сих пор не женат? Он считает, что все должны заниматься тем, чтобы ему угождать, выполняя все требования и прихоти беспрекословно, и причем попробуй только пойти против или что-то не так сделать! Он умеет бить по самому больному месту. Скотина… Как бы я хотела хоть раз в жизни пойти этой мрази наперекор. У меня всегда не хватало воли. Боже мой, как бы я хотела…
Я принялась ее утешать. Нонка поссорилась с Сикоровым, значит, она все сделает теперь ему назло. Около получаса я подводила ее к своей цели. Когда почва была достаточно обработана, я сказала:
— Нона, мне надо выйти на улицу. И не только завтра, а вообще каждый день.
Так как возмущения или протеста не последовало, я продолжила:
— Но для этого мне следует как-то изменить внешность.
После этих слов я принялась жаловаться на судьбу. Я несла дикий бред (сейчас даже не могу точно вспомнить какой), и Нонка клюнула. Принявшись мне сочувствовать, она сказала, что у нее дома есть черный парик как раз моего размера и что она может мне его презентовать. Это мне и было надо! Итак, она пообещала принести парик и поклялась не говорить Сикорову ни слова о том, что я выйду. Я сказала Ноне, что уйду сразу после утреннего визита Сикорова и вернусь еще до темноты. Сикоров не хотел, чтобы я выходила, — Нонка нашла способ ему отомстить: меня выпустить. Я по праву могла гордиться тем, что нашла к ней верный подход, верный парик выглядел ужасно. В нем я была похожа на страшную ворону с выщипанными перьями. Я увеличила губы с помощью красной помады, безбожно намазала тушью глаза и сама себя не узнала. «Потрясающе! — воскликнула Нонка. — У тебя просто талант!» Я скромно промолчала. Выйдя на улицу, почувствовала себя узницей, вырвавшейся на волю.
Я помнила все самые крупные фотоателье, знала, где они находятся. Так же, в качестве запасного варианта, у меня были фотографы, работающие на заказ для кинокомпаний, крупных журналов, газет, но обращаться к ним следовало в последнюю очередь. Если б я пришла к кому-то из них с речью про выгодный заказ, ни один из них не дал бы мне адрес нужного человека, скорее всего они попытались бы уговорить меня воспользоваться их услугами. Но крупные государственные ателье такими вещами не занимались, следовательно, конкуренции быть почти не могло. Но могло быть то, что они не знали нужного мне адреса. Самым тяжелым была полная неизвестность — никогда в жизни мне не приходилось заниматься подобными поисками. Откуда было знать, пожелает ли вообще кто-нибудь разговаривать со мной? Не сохранилось и самих снимков — они остались в милиции. Я как-то забыла поинтересоваться у Роберта, куда они делись. В деле их не было — это точно. Впрочем, я, конечно же, не собиралась предъявлять их в виде образца работы. Начать я решила с крупного фотоателье, расположенного на Центральном проспекте. В прошлом я заказывала в нем фотографии несколько раз. Было утро, до обеда оставалось достаточно времени. В маленьком, хорошо обставленном салоне сидели несколько человек. За столом принимающая заказы девица уткнулась носом в журнал. Толкнув тяжелую дверь, я очутилась внутри. Скучающие клиенты окинули меня безразличными взглядами.
— Слушаю вас, — сказала девица, — какие фотографии хотите заказать?
— Девушка, моя просьба немного необычна. Дело в том, что я ищу одного фотографа, который работал у вас.
У меня не было ни малейшей гарантии того, что тип, которого я ищу, вообще где-то работал. Но спрашивать без подобной фразы (он у вас раньше работал) было невозможно — девица просто меня послала бы. Стоило рискнуть: а вдруг он действительно был работником фотоателье до того, как занялся такими вещами?
— А как его фамилия?
— Фамилию я, к сожалению, не помню. Кажется, он уволился несколько лет назад. Ему около шестидесяти лет, маленького роста, он может изготовить прекрасный коллаж из нескольких фотографий, я прежде заказывала ему…
— Такого не помню. Подождите минутку, я пойду спрошу.
Через несколько минут девица вернулась с полной женщиной, которая принялась говорить без умолку, Нет, такого фотографа она не знает, последние пять лет у них никто не увольнялся, это точно. Делает коллаж? Это очень сложная и необычная работа, за нее возьмется не каждый, никто из работающих здесь такого не делает, она не знает никого похожего. Скорей всего это ошибка. Вежливо извинившись, я покинула ателье. Неудача меня не сильно расстроила — впереди их ждало еще пять.
Во второй принимал заказы мужчина весьма преклонного возраста, очевидно, истосковавшийся по дамскому обществу (в ателье было пусто), потому что изливал мне душу целых полчаса. Говорил обо всем — о ценах, о погоде, политике, кроме интересовавшего меня предмета. Наконец, на мое счастье, вышел сам фотограф, быстро и четко объяснивший, что уже пятнадцать лет он работает здесь один и что ни один нормальный фотограф не станет делать коллаж. Это вообще чушь какая-то!
В третьем заказы принимала жуткая хамка — она послала меня подальше и орала при этом минут пятнадцать. Я не добилась ничего. Тогда пришлось обнаглеть. Узнав в справочном по 09 номер телефона этого фотоателье я позвонила прямо директору, представилась заместителем редактора «Вечерней газеты.» и спросила про нужного мне фотографа, после чего самым вежливым образом мне была предоставлена вся информация. К сожалению, она абсолютно ничего не содержала — про такого они не знали. Интересно, как отреагировала бы газета «Вечерняя газета.» на мою ложь? Впрочем, на это мне было плевать. Человек, находящийся в розыске, объявленном милицией и мафией, очень отличается в своих поступках и мыслях от других людей.
В четвертом снова ничего не знали. Пятое было закрыта на ремонт. Начался обеденный перерыв. Я уселась на скамейке в сквере. Мимо сновали люди, никто не узнавал меня, даже не смотрел в мою сторону. Я просидела в сквере ровно шестьдесят минут. Потом поднялась и пошла дальше.
В начале четвертого я вышла из городской справочной с адресами еще трех крупных фотоателье и четырех мастерских фотохудожников (один из которых работал в какой-то газете, был членом Союза журналистов и т. п. Этого я отмела сразу). Первое ателье было захолустным, крохотным, расположенным в новом микрорайоне. Мне пришлось добираться до него автобусом полчаса. Там я ничего не выяснила, но вся поездка отняла у меня час. Зато второе ателье было расположено рядом с автобусной остановкой, в переулке, спрятанном посреди высоких домов, поэтому я и не приметила его сразу. Клиентов в нем не было. За столом сидел молодой парень, на все мои вопросы отвечавший: «Ничего не слышал, не знаю». Я уже собралась выходить, как из какой-то двери вышел высокий седой мужчина и спросил: