Без суда и следствия
Шрифт:
— Ваш вопрос жутко наивен.
— Что вы имеете в виду?
— Но ведь невозможно регистрировать все звонки по городу! Ни на одной телефонной станции нет подобной аппаратуры. И не может быть. Конечно, если за телефоном, по которому звонили, не было установлено наблюдение. Но тогда требуется особое разрешение, вы должны предъявить документы, подписанные следователем или прокурором, по которым я могу предоставить вам подобную информацию.
— Наблюдение не велось.
— Тогда это совсем невозможно! Мы же не можем регистрировать
— Значит, вы уверены в том, что получить информацию, был ли такой звонок, невозможно?
— Твердо уверен. Это абсолютно невозможно!
— Что ж, большое спасибо.
Уже совсем стемнело. Медленно, неторопливой походкой я возвращалась в свое убежище. Усмехалась про себя — пробиваясь всеми правдами и неправдами на телефонную станцию, я слишком многого хотела от этой страны.
Нонка волновалась, куда я пропала, и уже решила, что меня убили. Я взглянула на себя в зеркало — парик полностью растрепался, рассыпался и мой грим. Сняла парик — волосы были липкими и потными.
Потом я осталась одна. Вспомнила, как; прощаясь с инженером, мне захотелось сказать: «Спасибо за ваши слова о Татьяне». Но я не сделала этого. Сказать подобное было невозможно.
Глава 9
Утром я прихватила в Нонкиной кухне нож. Из детективов, из кино я знала, что в таких случаях принято брать с собой пистолет, но пистолета у меня не было, да и не могло быть. Поэтому пришлось довольствоваться ножом. Хоть какое-то оружие, которое придавало мне уверенности. Узнав, что я хочу уйти совсем рано, не дождавшись прихода Сикорова, Нонка впала в истерику. Но я ушла — это было необходимо. Фотограф должен был узнать меня в лицо, этим я собиралась нагнать на него страху, поэтому я не стала использовать Нонкин парик, а просто повязала голову платком.
Потом я стояла возле его мастерской. Окна были распахнуты, слышались женские голоса, и сквозь них пробивался солирующий мужской. Хорошо знакомый мне голос. Я решила ждать до тех пор, пока посетительницы не уйдут, и спряталась в одном из парадных двора. Минут через двадцать из мастерской выпорхнула стайка девиц в весьма откровенных для утра нарядах, дверь за ними захлопнулась. Вскоре я нажимала крохотную кнопку звонка.
— Вы ко мне? — спросил человек, которого я искала.
— Да. Я хотела бы поговорить с вами об одном заказе…
— Пожалуйста.
Он посторонился, дав мне войти, я поняла, что остаюсь не узнанной. Мы вошли внутрь. Мастерская была огромной студией, обставленной с роскошью. О вкусах владельца ярко свидетельствовали застекленные снимки обнаженных девиц, множество широких диванов и затененных ламп. В глубине, возле стены, притаилась фотоаппаратура, словно бедная родственница в порочном притоне. Эдик был слишком неподходящим типом для столь усердного кобелирования.
— А как поживает Вика?
— Вика? Вы ее знаете?
— Да. Она рекомендовала мне вас. Сказала, что вы можете удачно, ну, скажем, совместить несколько фотографий так, чтобы мужчина, изображенный на одном снимке в щекотливой ситуации с одной женщиной, оказался на нем с другой. Вы меня понимаете, да? Это, конечно же, очень тонкое, деликатное дело, и оно будет хорошо оплачено.
— Что ж, — его рот растянулся в мерзкой ухмылочке, — конечно, подобное сделать можно. Но это будет стоить не менее семисот баксов, если вам подходит цена.
— Да, разумеется.
— Фотографии у вас с собой?
— Только снимок мужчины. Вика сказала, что женщину можете подобрать вы сами… Было бы желательно, чтоб не возникло вопросов с ее стороны, чтоб ей это было знакомым… ну, в общем, вы понимаете, о чем я говорю?
— Да, но это уже дороже.
— Согласна. Женщину я могу выбрать сама?
— Если вы так хотите…
— Я хочу, чтобы это была Вика.
— Вика? Но она уже не снимается, да и потом…
— Я хочу, чтобы была Вика!
— Это, к сожалению, невозможно! Она больше не снимается, после… Впрочем, вы должны об этом знать…
— После истории с Каюновым?
Он отшатнулся от меня, его лицо посерело. Я медленно сняла косынку. Мне показалось, что его хватит удар. По лицу прошла судорога, оно стало сначала белым, потом — красным, потом — бордовым, потом приобрело синюшный оттенок, я испугалась, что он умрет.
— Вы… вы… — Он хрипел так, словно кто-то сдавил ему горло.
— Вижу, вы меня узнаете.
— Уходите! Что вам нужно? Уходите отсюда!
— Так как насчет Вики?
— Я не знаю никакой Вики!
— И давно вы ее не знаете? Может, и с ее приятелем вы незнакомы?
— Не… я… я его не знаю!
— А приятель-то, между прочим, убийца. И вы с ним под статью пойдете. А статья-то расстрельная.
— Я… тут… ни… при… чем… уходите…
— Я все про вас знаю. И про вашу запоздалую страсть знаю, и полное имя приятеля-убийцы знаю, и почему Вика вас подставила…
— Если вы знаете, почему вы здесь? Вам, кажется, уже показали, на что они способны?
— Через неделю (ровно через неделю!) состоится пересмотр дела Каюнова в суде. Судебный аппарат будет заменен, и вместо ваших любимых Драговскогос Ивицыным будут другие люди. А вам будет предъявлено обвинение в соучастии!
— Невозможно!
— Почему? Ведь вы лгали следствию, покрывали убийцу!
— Стал бы я ради этой сволочи лгать? Пусть он сдохнет!
— Вот и прекрасно! Если ваша Вика тоже так думает…
— Оставьте ее в покое!
— Адрес — и оставлю!
— Не знаю никакого адреса!
— Неужели?
— Не знаю! Плевать я на ваш суд хотел!
— Вы это уже доказали, поэтому охотно верю. И я, пожалуй, действительно бы оставила вас в покое, если бы не одно неприятное обстоятельство…