Без суда и следствия
Шрифт:
— Такие суки ни хрена не боятся!
— Все равно она рисковать не станет. Она мне доверяет.
— Посмотрим.
— Да придет, точно.
В тесном вонючем туалете я покрывалась липким потом. В висках стучало. Мне хотелось кричать. В кухне раздались шаги, кто-то открыл холодильник, потом закрыл, потом вернулся в комнату. Я услышала звук наливаемой в стаканы жидкости, и в воздухе разлился острый запах алкоголя.
— Твои ее убить хотели там, в переулке? — спросил Сикоров.
— Психанули просто. Потом рассказывали, что в нее словно бес вселился, у них выхода не было, она гоняла по всему городу кругами, чуть ментов на хвост не привязала. Они и начали пальбу. С перепугу. Кстати, тот — ну, ты знаешь, о ком я говорю, — был за рулем,
— Да уж, был бы кайф.
— Ничего, справимся с этой проблемой, нужно только время, чтобы все улеглось. Труп не найдут, супруга расстреляют, пару месяцев — и никаких проблем.
— А вдруг ее найдут?
— Ты что, придурок? Ты бочки во дворе видел?
Речь, очевидно, шла о серной кислоте. Вскоре голоса стали заплетаться. Я осторожно приоткрыла дверь своего убежища. К счастью, в кроссовках я могла двигаться совершенно бесшумно. На кухонном столе лежала кожаная куртка Филядина, из кармана торчал плотно набитый бумажник. Я подкралась к столу, затаив дыхание, и, вытащив бумажник из куртки, положила его в свой карман. Можно ли украсть деньги у вора? Мне было не до моральных норм. Так же бесшумно прокралась к входной двери. К моему огромному счастью, она не была заперта. Я открывала ее не меньше минуты, движения мои были как на заторможенной пленке. Наконец я вышла наружу. И тут разыгравшееся воображение подсказало мне небольшую шутку. Сквозь окно не смог бы пролезть человек. Я достала из кармана ключ и стала громко запирать дверь, до упора поворачивая замок. Голоса смолкли. Они ждали, когда я войду внутрь. Да, забыла: шутка заключалась в том, что я утащила не только бумажник Филядина, но и единственный ключ Сикорова, висевший за дверью. Теперь, чтобы выйти из подвала, им пришлось бы ломать дверь.
Продолжения дожидаться не стала. Я побежала оттуда прочь, и шаги мои гулко раздавались под сводами подъезда в городе, давно опустевшем в холодной зимней ночи. Было 30 декабря. Я вскочила в троллейбус на ходу, взмыленная, взмокшая, я ехала на вокзал. Людей было мало, но сиденья были заняты. Я стояла возле окна, временно прощаясь с любимым городом и с Андреем, в этой ночи живущим в одном из каменных лабиринтов. Привокзальная площадь была залита огнями. Я остановилась под фонарем и вытащила бумажник Филядина. Он был забит визитными карточками, бумажками с телефонами без фамилий, карточками девиц по вызову (я мысленно пожалела Юлю). Денег — пятьсот долларов, купюрами по сто, пятьдесят и двадцать баксов. Этого мне должно было хватить.
Нельзя сказать, что решение уехать было внезапным. Скорее наоборот, я долго думала, что так и следует поступить. Я собиралась ехать в Москву, к Генеральному прокурору, в Верховный суд, во все самые высшие юридические инстанции. Ехать без денег и без связей. Пробивать железобетонные стены лбом.
Поезд в Москву отправлялся через два с половиной часа. Билетов в кассе, конечно же, не было. Проводники (за полчаса я обошла весь состав) брали меня только за сто баксов. Это было слишком дорого, ведь неизвестно, сколько времени мне понадобилось бы жить в столице. Отчаяние заползало в душу. В конце концов я выложила бы деньги, но меня поймал какой-то привокзальный пьяница и предложил за двадцать долларов верхнее боковое место в плацкарте. Стоит ли говорить, что я немедленно купила билет и гордо прошествовала в вагон. Вещей у меня не было, я уезжала в том, в чем ушла из дома. Плюс пушистый шерстяной шарф Нонки. В купе ехала семья — муж, жена и двое детей. На первой боковой полке, внизу, — ожиревшая старуха. Я ей очень не понравилась (и действительно, я слишком напоминала бомжа). Поезд шел ровно одни сутки, и в Москву мы прибыли бы на следующий вечер, часов в семь. В предновогоднюю ночь 31 декабря.
Я предполагала остановиться у своей однокурсницы — еще на втором курсе она вышла замуж за врача и уехала с ним. Год назад она приезжала вместе с мужем — он открыл частную больницу и стал очень богатым человеком. Они приехали развивать коммерческие связи. В их честь был дан самый крупный банкет в дорогом и шикарном ресторане. Мы присутствовали на нем с Андреем. Потом я брала интервью у ее мужа. Лида (так звали мою однокурсницу) взяла с меня клятвенное обещание обязательно приехать в Москву и остановиться только у нее, заставив выучить наизусть телефон. Так я и запомнила ее телефон почти год назад. Наверняка Лида знала все подробности дела моего мужа (она всегда обожала сенсации). Кроме нее, в Москве я никого не знала, и остановиться мне было негде. Я надеялась, что по старой дружбе она не посмеет мне отказать. И еще я втайне надеялась, что у ее мужа могут быть какие-то связи в инстанциях и он поможет мне хоть немного.
Мимо окон поезда проплывал город, в котором оставался Андрей. Сутки в поезде тянулись мучительно, бесконечно — как кошмарный сон. Все это время я пролежала на полке, прижимаясь к грязной подушке и наблюдая в окно унылый предзимний пейзаж. Я ничего не ела (все рубли, которые у меня были, потратила на постель, а менять доллары в Н. я не хотела — вдруг на них были номерные знаки какого-то банка, и Филядин обратился в милицию — он был вполне способен на это). День был серый, местами лил дождь, и было до удивления тоскливо и скучно наблюдать за мутными потеками дождевых капель на немытом стекле.
В окрестностях Москвы лежал снег. На узком перроне с мешками, корзинами, чемоданами, сумками сновали толпы людей. Увидев двоих милиционеров, я поспешила раствориться в толпе. В обменном пункте возле общественного туалета я разменяла на рубли двадцать долларов. Купила несколько жетонов для телефона-автомата. После третьего гудка трубку сняли.
— Лида? Это говорит Таня Каюнова.
Повисло молчание.
— Алло, Лида! Ты меня не слышишь?
— Что ты делаешь в Москве?
— Я приехала только что. Могу я у тебя остановиться?
— Зачем ты приехала?
— По делам. Так что?
— Знаешь, я сейчас очень занята. Ты звонишь очень не вовремя. Позвони через два часа. Может, к тому времени я освобожусь.
— Лида, ты меня не поняла! Я приехала в Москву только сейчас, и мне негде остановиться!
Резкий металл в ее голосе чуть не поранил мою барабанную перепонку.
— Я уже сказала, что очень занята и ты звонишь не вовремя! Позвони, если хочешь, позже.
В трубке раздались короткие гудки. Я опешила, не ожидая такого приема.
Мне трудно и больно вспоминать каждый день, проведенный в Москве, но самую страшную боль причиняют мне воспоминания о тех двух часах. На метро я доехала до центра, а потом долго бродила по людным улицам и площадям, отражаясь в стеклянных витринах фирменных магазинов.
Ночь была праздничной, загадочной и очень счастливой для всех, кроме меня. Счастливые люди бежали домой встретить праздник. Я любила Новый год и встречала его с Андреем. Всегда. Счастливые люди в толпе не поднимали на меня глаз. Пошел снег. Крошечные частички воды танцевали в пламени уличных фонарей. На каждом углу ослепительно ярким неоном загорались вывески модных ресторанов и казино. К ним подъезжали роскошные лимузины, открывались дверцы, и на асфальт вступали укутанные мехами женщины и мужчины во фраках и вечерних костюмах. Огоньки бриллиантов сверкали сквозь белый мех. Охрана близко не подпускала прохожих.
Была праздничная ночь. Я бродила по улицам и ела пирожок с мясом, купленный в привокзальном буфете. Замерзшая и абсолютно никому не нужная в Москве. В подземных переходах метро грелись нищие, смотря гнилостными, воспаленными глазами на снег, ежась от холода в своих лохмотьях. Босые нищие дети, стоя на снегу, протягивали к прохожим руки.
Еще на вокзале я попыталась узнать, сколько стоит снять хотя бы койку. В самом отдаленном районе — не меньше десяти долларов в сутки. Моих денег хватило бы на несколько дней.