Без вины виноватые
Шрифт:
Лица
Кручинина.
Дудукин.
Муров.
Коринкина.
Незнамов.
Шмага.
Миловзоров Петя, первый любовник.
Женская уборная: обои местами прорваны, местами облупились; в глубине дверь на сцену; стол, перед ним мягкое потертое кресло, остальная мебель сборная.
Явление
Коринкина в задумчивости полулежит в кресле. Входит Миловзоров.
Коринкина. Кто там?
Миловзоров. Я, мой друг.
Коринкина. Затвори дверь!
Миловзоров. Зачем?
Коринкина. Шляются тут и подслушивают.
Миловзоров. У вас, мой друг, нервы.
Коринкина. Ну да, нервы; будут тут нервы. Не понимаю. Просто все помешались; в здравом уме таких вещей нельзя делать.
Миловзоров. Вы это про кого?
Коринкина. Про публику, про вчерашний спектакль. Ну, что такого особенного в Кручининой, чтобы так бесноваться? Ну, скажи? Я тебя спрашиваю, что в ней особенного?
Миловзоров. Тонкая французская игра.
Коринкина. Дурак! Убирайся от меня! Зачем вы ходите ко мне в уборную? Чтобы глупости говорить. Так я этого не желаю. Ведь ты меня злишь, злишь нарочно.
Миловзоров. Разве же я не могу свое мнение иметь?
Коринкина. Конечно, не можешь, потому что ты ничего не понимаешь. Да это и не по-товарищески. Пусть публика с ума сходит, а вам что! У вас есть своя актриса, которую вы должны поддерживать. Вы ни меня, ни моего расположения ценить не умеете. И ты-то, ты-то! Кажется, должен бы…
Миловзоров. Ах, мой друг, я очень, очень чувствую ваше расположение.
Коринкина. Я тебя и манерам-то выучила. Как ты себя держал? Как ты стоял, как ты ходил? Ну, что такое ты был на сцене? Цирюльник!
Миловзоров. Я вам благодарен; но зачем же такие выражения? Это резко, мой друг. (Хочет поцеловать руку у Коринкиной.)
Коринкина. Что за нежности! Поди прочь от меня! (Встает.) Ничего нет особенного, ничего. Чувство есть. Что ж такое чувство? Это дело очень обыкновенное; у многих женщин есть чувство. А где ж игра? Я видала французских актрис, ничего нет похожего. И досадней всего, что она притворяется; скромность на себя напускает, держится, как институтка, какой-то отшельницей притворяется… И все верят — вот что обидно.
Миловзоров. Скромности у ней отнять нельзя.
Коринкина. Опять заступаться? Нет, уж ты про ее скромность рассказывай кому-нибудь другому, а я ее похождения очень хорошо
Миловзоров. И я знаю.
Коринкина. Что же ты знаешь?
Миловзоров. Да, вероятно, то же, что и вы. Мне Нил Стратоныч рассказывал.
Коринкина. Хорош! С меня взял клятву, что я молчать буду, а сам всем рассказывает. Да и отлично; пусть его болтает, и я молчать не намерена; очень мне нужно чужие секреты беречь!
Миловзоров. Да ведь уж это давно было; а после того она…
Коринкина. Что «после того она»? Нет, ты меня выведешь из терпения. Неужели вы все так глупы, что ей верите? Это смешно даже. Она рассказывает, что долго была за границей с какой-то барыней, и та оставила ей в благодарность за это свое состояние. Ну, какой чурбан этому поверит? С барином разве, а не с барыней. Вот это похоже на дело. Мы знаем, есть такие дураки, и обирают их. А то с барыней! Оставляют барыни состояние за границей, это сплошь да рядом случается, да только не компаньонкам. А коли у ней деньги, так зачем она в актрисы пошла, зачем рыщет по России, у нас хлеб отбивает? Значит, ей на месте оставаться нельзя, вышла какая-нибудь история, надо ехать в другое; а в другом — другая история, надо — в третье, а в третьем — третья.
Миловзоров. Она много добра делает, я слышал.
Коринкина. Для разговору. С деньгами-то можно себя тешить. Она вон и за Незнамова просила. А для чего, спросите у нее? Так, сама не знает. Она-то уедет, а мы тут, оставайся с этим сахаром.
Миловзоров. Жаль, что она едет-то скоро, а то бы он показал ей себя.
Коринкина. Да это можно и теперь; у меня со вчерашнего дня сидит мысль в голове. Только положиться-то ни на кого из вас нельзя.
Миловзоров. Ах, зачем же такие слова, мой друг. Я для вас все, что угодно…
Коринкина. Ну, смотри же! Честное слово?
Миловзоров. Благородное, самое благородное.
Коринкина. Слушай, я хочу попросить Нила Стратоныча, чтобы он пригласил Кручинину к себе сегодня вечером; ведь спектакля у нас нет. Пригласим и Незнамова, подпоим его хорошенько; а там только стоит завести его, и пойдет музыка.
Миловзоров. Да Незнамов, пожалуй, не поедет к Нилу Стратонычу; он дичится общества.
Коринкина. Ну, уж я умаслю как-нибудь. А ты прежде подготовь его, дай ему тему для разговора. Распиши ему Кручинину-то, что тебе жалеть ее. Ведь уж тут вертеться, мой милый, нельзя; я должна знать наверное: друг ты мне или враг.
Миловзоров. С ним разговаривать-то немножко страшно, он сильнее меня.
Коринкина. Ну, уж это твое дело. Как же ты осмеливаешься играть драматических любовников, если ты боишься пожертвовать собой, хоть раз в жизни, для меня, за все, за все…