Безбожный паладин
Шрифт:
— Но, сами понимаете, ваша милость, — продолжает «Потапыч», — это же голытьба. Хорошо, если за самогонку заплатит. Соблаговолите помочь заведению? Работа плотника и материалы будут еще полтинник медных стоить. Я заметил, вам ушастая понравилась? Могу одолжить ее вам на пару дней в качестве отработки.
Усилием воли гашу вскипевшую кровь, так как понимаю, что виноват не конкретный хозяин трактира, а образ жизни. К тому же, мужик явно опытный воин и давно оценил меня и мое поведение. Понимает, что я не попорчу девушку, в отличие от других аристократов, для которых она не имеет никакой ценности.
— Почему таверна называется «У Потапыча»? — спрашиваю, отсчитывая монеты. Кинув взгляд на официантку, вижу вставшие торчком ушки. У некотянок — идеальный слух, но я не тороплюсь с решением. Здесь с ней неплохо обращаются, куда лучше, чем с теми, кого я видел на бедных улицах столицы. Шрамов и рубцов кроме клейма не замечено, стало быть, хозяин заботится о персонале.
— Потапыч — это я, — не сразу отвечает мужик. — Так меня звали в молодости. Авантюристом был, ходил с трезубцем на медвежутей. Остепенился и купил трактир. Так что, девку брать будешь? Она не порченая, спокойная.
— Не порченая? — удивленно переспрашиваю его.
— Не тронутая Хаосом, — равнодушно объясняет тот. — Пылью не балуется. Она ж на зверолюдов действует иначе, совсем не ка на нас, хумансов. Ушастые подсаживаются на нее сразу и навсегда. За дозу готовы мать продать. Потому я и берегу их.
Я стискиваю стойку так, что пальцы белеют от напряжения. И тут эта чертова Ангельская пыль! Хотя, было бы странно, если б столице, гнезде порока, ею не торговали! Но воздействие наркоты на зверолюдов? Я о таком даже не слышал!
— Где найти тех, кто ею торгует? — спрашиваю, не узнавая своего голоса. Потапыч склоняется надо мной, отрицально качая головой.
— Не лез бы ты в это дело, парень, — бормочет он тихонько. — Я же вижу, ты из нормальных господ. Поверь, в этом прогнившем городе исчезали люди покрупнее тебя. Тебе не изменить Империю.
Он буквально выплевывает последнее слово. Похоже, что и ему пришлось натерпеться. Я с сожалением гляжу на догги-тян, но отрицательно качаю головой. — Мне пока некогда развлекаться, — говорю хозяину. — Но я еще зайду. У тебя хорошо готовят. И девушки симпатичные.
Добавляю немного меди сверху и подзываю к себе вздрогнувшую официантку. Глажу ее промеж ушей и незаметно для всех закидываю ей в кармашек пару серебряков.
— Спасибо за все, — говорю, идя на выход. Официантка успевает запихнуть в жадные лапки Масяны корзинку с недоеденными яствами. На том и покидаем гостеприимный трактир. Орк уже стоит на прежнем месте, глядя на нас с куда большим уважением, нежели раньше. Масяна, проходя мимо пробуждающегося алкаша, шевелящегося в грязи и обломках двери, легонько лупит его ножкой, снова отправляя в царство снов. Сзади доносится довольное уханье орка.
— Похоже, ты всем понравилась, — говорю девушке.
— О, а мы придем сюда еще раз? — спрашивает та, на ходу доедая тортик.
— Обязательно, — вспоминая слова «Потапыча» насчет ангельской пыли, киваю я...
Наконец, мы выходим на центральную торговую площадь. Мое внимание привлекает группа странно одетых хумансов поодаль. В руках у них что-то вроде музыкальных инструментов, и, похоже на то, что они готовятся дать концерт. У стены припаркована тощая кляча с кибиткой, за которой две девушки торопливо примеряют наряды.
— Посмотрим? — спрашиваю, обращая внимание спутницы на артистов.
— О! Пелегвины! — радуется та. — Я всего пару раз видела таких!
— Кто-кто? Может, пилигримы?
— Пелегвины, пилигримы, — недоуменно ворчит Масяна. — Какая разница? Ну, бродячие рассказчики, барды, фокусники... Ты таких никогда не видел? Вон, видишь того длинного? Уверена, он пускает огонь!
— Ага, из задницы, — критическим взором смотрю на худого жилистого парня с лицом недельной голодовки. Впрочем, все артисты одинаково похожи друг на друга, тоскливыми голодными взглядами провожая зажиточных жителей. Наконец, один из них выходит вперед, начиная зазывать публику. Одна из девушек, оказавшаяся зверолюдкой то ли оленьего, то ли овечьего типа ловко жонглирует колечками. Музыканты начинают извлекать что-то похожее на шотландские напевы волынки, смешанной с русскими народными. Девушка-хуманс начинает петь, причем довольно неплохо. У нее красивый чистый голосок, только довольно слабый. Парень, отмеченный Масяной, отходит чуть в сторону, зажигая слабые огоньки размером чуть больше зажигалки на ладонях. Чувствую у него неразвитый магический дар.
К моему удивлению, жители не спешат насладиться столь редким зрелищем, как выступление бродячих музыкантов и фокусников. Большинство проходит мимо, игнорируя музыку и пение, другие бросают косые равнодушные взгляды. Только детвора тянется к ним, да некоторые подозрительные личности.
Когда девушка заканчивает петь, рогатая некотянка сбрасывает кольца, и, вежливо улыбаясь каждому, идет по кругу, собирая монетки со зрителей. Подают далеко не все, но что-то все же они зарабатывают. Закончив представление, артисты поспешно собираются вокруг оленихи, а зрители рассасываются, поняв, что зрелищ больше не будет.
— Масяна, собери всех своих, кого найдешь, — говорю мгновенно ставшей серьезной куноичи. — Через час-полтора собираемся напротив Императорского дворца. Хочешь — не хочешь, а надо отметиться. Боеготовность — максимальная, возможно, нас будут пытаться убить, а может, и не один раз.
— А ты? — уточняет ниндзя.
— А у меня еще есть дела, — туманно отвечаю ей. — За меня не беспокойся.
Масяна кивает и мгновенно исчезает из виду, словно растворяясь в воздухе. Ей даже не приходиться напрягаться — тренированное тело куноичи само собой уходит в скрыт. Уверен, никто в столице не сравнится с ней в этом мастерстве. Я же иду к «пелегвинам».
— Господин? — с надеждой бросается ко мне девушка-хуманс. Отправляю в полет серебряную монетку, которая тут же исчезает в ее ладошках. Артистка замирает, не веря собственным глазам, но, убедившись, что ее ручки сжимает серебряный кругляшок, смотрит на меня, как сошедшего с небес ангела.
— Милорд? — скорее угадав, чем определив по одежде, спрашивает она. — Сплясать? Фокус? Спеть? Или...?
Она слегка оттягивает воротник костюма, являя на свет полушарие небольшой грудки. Не могу без смеха и жалости смотреть на попытку соблазнить меня таким тощим тельцем, потому молча отрицательно качаю головой. Народ уже разошелся, потому я достаю еще одну серебряную монету.