Безбожный паладин

Танков Вячеслав

— Да, господин, но..., — девушка косится на бармена, огромного волосатого дядьку. Здоровенный мужик в простой льняной рубахе наливает пиво. Когда он поворачивается в нашу сторону, вижу его симпатичную мордашку, покрытую шрамами, полученными явно не в кабацкой драке. — Простите, мне надо уточнить у хозяина. Это ведь место для послушников...

Официантка исчезает, а я кратко поясняю удивленной Масяне, что в каждом заведении Империи есть одно место для служащих Церкви. Его никогда не должны занимать, разве что в исключительных случаях. А если монах придет, а оно будет занято,

то его следует немедленно освободить.

Управляющий трактиром, по идее, тот самый «Потапыч», не дослушав Неку, кивает, и девушка мгновенно бросается к нам, провожая за тот «особенный столик». На нас косятся остальные, но не противоречат. Хозяин разрешил, а, значит, всем остальным должно быть плевать. Но не всем, как оказалось позже...

— Всего и побольше! — опережаю вопрос Неки. — Первого второго для меня и спутницы, бутылочку Имперского и что-нибудь из сладкого, если есть.

— А-а-а, могу предложить блинчики с вареньем или печенье? — спрашивает та.

— А давай и блинчики, и печенье! — киваю ей, передавая вперед одну серебряную монету. Так принято. Слишком много в последнее время развелось халявщиков, особенно среди тех, кто качает скрытность и спецприемы, позволяющие быстро покинуть опасное место. Блинк, например. Короткий прыжок-портал, телепортирующий хозяина на короткое расстояние. Маны жрет — море, но благодаря ему можно, например, сбежав, не заплатив.

Конечно, все равно всех ловят и заставляют отработать, но в обиход вошел обычай платить вперед. Получив монету, девушка-собачка кланяется и уходит на кухню. Пока готовится заказ, решаю перекинуться парой фраз с Масяной, как вдруг чувствую на себе чей-то тяжелый взгляд, не предвещающий ничего хорошего. С соседнего «бедного» стола на нас косятся подвыпившие местные. Но пока не предпринимают никаких действий. Как бы случайно вытаскиваю свой серебряный жетон, оставляя его болтаться на цепочке. После этого жеста беспричинная злость с чужого стола немного притихла, но не погасла до конца.

— Почуял? — подмигивает Масяна. Я вздыхаю, морщась. — Достали они тебя? — сочувственно добавляет девушка, дотрагиваясь до меня мягкой лапкой. — Понимаю. Я тоже попробовала пройтись по улицам без скрыта. Сразу плеваться начали. Вообще, все вокруг!

Я осматриваю критическим взором ее наряд боевой куноичи. Крупная сетка, практически ничего не скрывающий жакет, ультракороткие шортики...

— Думаю, тебя просто приняли за проститутку, — говорю, слегка улыбаясь. — Видишь ли, тут не привыкли к такой одежде.

— Пф-ф-ф! Так вот в чем дело! — фыркает девушка. — То-то я смотрю, все бабы вокруг нарядились в лохмотья как серые овцы! В чем дело, это же столица?

— Будь добра, потише, — натянуто улыбаясь, шикаю на нее. — Ты просто еще не была в другой части города. Поверь, там одеваются приличнее.

Догги-тян начинает таскать нам еду. На удивление все изготовлено очень прилично. Впрочем, мы и платим серебром, а это существенное отличие от тех, кто носит в карманах медь. Бурчание за соседним столом становится громче, но я уже не обращаю внимания на полупьяных соседей. Захотят проблем — получат, а в данный момент меня интересует еда и красивая девушка, сидящая рядом.

Наконец, мирный гул таверны нарушает громкий стук пивного бокала, который с силой опускается на соседний стол. Я тут же чувствую, как спину сверлит тот же тяжелый злой взгляд. С грохотом отодвигается лавка и один из сидящих за столом простых клиентов заведения поднимается, и движется в нашем направлении, пошатываясь, но сохраняя равновесия. Дойдя до нашего столика, она опирается на него обеими руками, грозя перевернуть его, и смотрит на нас мутными глазами. От него несет дешевой брагой, вонючим потом и еще целым букетом прочих «ароматов», присущих алкашам.

— Т-ты хто такой? — собирая глаза в кучу, спрашивает он, нависая надо мной. — П-пришел тут, сел, пннимашь, за чужой стол, и... эта... строишь наших рабынь, во!

— Чума! — кричит из-за стойки «Бармен», грозя тому огромным волосатым кулаком. — А ну, тихо, не то вылетишь!

— Не, а че он? — показывая на меня пальцем, говорит алкаш. — Внатуре, к-ка у с-себя дома!

— Как же вы все меня задолбали! — морщусь я и смотрю через него на «Потапыча». — Хозяин, помочь вынусти мусор?

— Разобьете посуду — внесу в счет! — отвечает тот, не двигаясь с места.

— О, можно я, можно я?! — облизываясь и дрожа от предвкушения, упрашивает меня Масяна. — ри-и-ич! Ну, позялста!

Пожимаю плечами, -кивая на живой труп, который все еще не осознает, во что влез.

— Э-эй ты! — с внезапной яростью орет тот. — Я к тебе обр...

Куноичи, не вставая с места, заряжает ему в лоб с такой силой, что едва не отрывает голову. Бесчувственное тело пролетает через всю горницу, вышивая дверь и снося не только ее, но и орка, заглянувшего на крики.

— Фу-у-у-ух! — разминая кисть, улыбается девушка. — Хоть размялась немного. Еще желающие есть?

Она с надеждой смотрит на приятелей неудачника, сидевших рядом с ним, но те уже уткнулись в свои чашки, боясь привлечь к себе лишнее внимание. Одна из официанток выглядывает наружу и машет управляющему.

— Гром в порядке! — слышен ее голосок. — Его немного помяло, но он уже встает.

Мы с Масяной как ни в чем ни бывало продолжаем трапезу. Хозяин благоразумно не цепляется к нам, но я не сомневаюсь, что он включит стоимость двери в счет.

— Пошли отсюда, — вздыхаю я, вставая из-за стола. Терпеть не могу, когда все вокруг пялятся, не давая спокойно поесть. Масяна торопливо проглатывает мясо, с явным сожалением глядя на нетронутый десерт.

— Завернуть с собой? — подскакивает все та же девушка с собачьими ушками.

— Будь так добра, — улыбаюсь ей. Уж на ней мне срываться точно не стоит. Подхожу к стойке, за которой едва умещается владелец заведения.

— Сколько с меня?

Тот подзывает некотянку, внимательно выслушивает и что-то подсчитывая в уме, говорит:

— Обед — полторы серебрушки. Одну вы уже заплатили, так что еще полтинник медью. За дверь, по совести, взять бы с того мудака, который до сих там же и валяется, — задумывается хозяин. Мое мнение о нем резко возрастает. Надо же. А мужик-то не самодур!