Бездна твоих страхов
Шрифт:
Жили мы с отцом вдвоем. Мама пропала, когда мне было десять лет. Я вернулся из летнего лагеря и просто не обнаружил дома никаких следов ее присутствия. Отец нехотя сообщил, что мать собрала вещи и сбежала, не сказав ни слова. Папа ужасно злился каждый раз, когда кто-то случайно упоминал его жену в беседе. А злить его было опасно.
Куплена была обычная «двушка», но отец, понимая, что двум мужчинам будет тесновато на столь небольшой территории, еще на стадии строительства нашел решение. Технический этаж находился прямо над нами и являлся, по сути, просто пустым помещением с полыми колоннами и пилонами на месте несущих стен. Переговорив с застройщиком, отец занес кому надо в БТИ и в управляющей компании, после чего прорубил люк прямо посреди гостиной, построив новые стены прямо
К моменту переезда на второй этаж уже вела лестница, а наверху находилась пара комнат и отдельный санузел.
«– Теперь, сын, можешь занимать „зал заседаний“ сколько влезет!» – пошутил отец на новоселье.
Также между туалетом и импровизированной библиотекой находилось небольшое помещение, куда умещалась только стиральная машинка и стеллажи со старыми вещами. В этом закутке в стену была врезана большая металлическая дверь с глазком. Пожарная инспекция закрыла глаза на явные нарушения норм безопасности в обмен на некие лекарства из-за рубежа для одного из начальников, но на установке двери настояла. Отец видел в этом исключительно необходимое неудобство. Я же разглядел возможность.
Курить на балконе было опасно и глупо – пепел оседал на карнизе ниже, помню, как я по утрам панически стряхивал его на улицу, пока отец не увидел. Узнай он, что я курильщик – оторвал бы голову. Так что теперь у меня появилось собственное убежище для моей маленькой греховной привычки. Разумеется, сначала нужно было дождаться, пока папа уляжется спать – иначе он мог бы услышать, как открывается дверь наверху. После приходилось осторожно, по сантиметру, поворачивать дверную ручку до легкого щелчка, и, положив тапок на порог, чтобы дверь не захлопнулась, красться в самый дальний угол. Мне – с моим-то ростом – всегда надо было пригибаться, чтобы не стукнуться головой о слишком низкую для меня притолоку. На техническом этаже по ночам было темно, так что я брал с собой мобильник – у меня тогда была старая Нокия с фонариком. Меня всегда пугала мысль о том, что дверь в квартиру закроется, и я окажусь замурован на чердаке – ключей от двери ни на крышу, ни на лестницу у меня не было, поэтому я всегда по несколько раз проверял, крепко ли в проеме сидит тапок. Мысль о том, чтобы попросить отца меня высвободить, казалась мне еще более абсурдной и пугающей.
Стоя между серых бетонных пилонов, слушая, как щелкает электропривод лифта и жужжит лебедка, я наслаждался своей крошечной вольностью. В мозгу тоже щелкало метафорическое реле, переключаясь между мыслями о тирании дома на фантазии о свободе за его пределами.
Происшествие, которое спустя добрые пятнадцать лет вновь привело меня сюда, в отчий дом, случилось через полтора года, после нашего переезда. Я был влюблен в одну девочку. Высокая, стройная, с длинными, крашеными в блонд волосами. Вика училась на два класса старше меня и тем летом как раз покинула школу после девятого. Сейчас я уже не вспомню, где я добыл ее телефон и уж тем более – как набрался смелости позвать на свидание.
Дотащив тяжелую сумку до той самой злополучной ниши, я прислоняю ее к четырем таким же. Подхожу к подоконнику заложенного кирпичом окна и извлекаю из темной щели полупустую пачку «Вест Лайт». За годы сигареты высохли и были отвратительны на вкус, но мне было все равно. Это – вкус моей юности. Вкус тех дней, когда Вика все еще была среди нас.
Помню, мы сидели в кино, и я обливался п'oтом – от смущения, а вовсе не от жары. Райан Рейнолдс в «Ужасе Амитивилля» как раз волочил топор по доскам сарая, направляясь в дом, чтобы расправиться со своей семьей, когда Вика сама взяла мою руку и положила себе на плечо. Как же тогда колотилось сердце и потели ладони от осознания того, что девушка, которая мне так нравится, сейчас сидит рядом со мной и позволяет себя обнимать! По Мытищам ходили разные слухи, исходя из которых можно было предположить, что Вика куда более опытна в отношениях, нежели я, но на тот момент все это казалось мне неважным.
Мы направились из Перловки в Новые Мытищи и, несмотря на холод, я шел гоголем, представляя, как ее, девочку из обычной девятиэтажки, должно быть, впечатлит двухъярусная квартира с огромной террасой, плазменным телевизором, кондиционерами и кожаными диванами. Умом я, конечно, понимал, что гордиться здесь откровенно нечем – все это было куплено на деньги отца, моих достижений здесь не было. Но все же, сам тем временем фантазировал, как Вика будет с восхищением осматривать наши хоромы. Антикварный немецкий мотоцикл тридцать седьмого года под лестницей, гигантские напольные часы, дизайнерский кухонный гарнитур и резные деревянные картины ручной работы. Я заблаговременно позвонил отцу, и по шуму на заднем плане определил, что он еще где-то в Москве и, похоже, домой не торопится. Спроси я его напрямую – тут же навлек бы на себя подозрения.
Если Вика и была восхищена внутренним убранством, то виду не подала. Вела себя так, словно посещала квартиры миллионеров по десять раз на дню. Это меня слегка разозлило и раззадорило, и я, чтобы показать ей, кто здесь полноправный хозяин, словно в американских фильмах шаблонно спросил: «Не желаешь чего-нибудь выпить?»
Вика попросила мартини, но в отцовском шкафу из початых бутылок были только разномастные коньяки и восемнадцатилетний – единственный совершеннолетний в квартире – «Чивас Ригал». Недолго думая, я набрал льда из морозилки в два стакана, взял бутылку, и мы отправились на второй этаж, в мою комнату. Если бы я тогда знал, чем все кончится, я бы ни за что не брал с собой алкоголь.
Мы сидели на полу по-турецки, друг напротив друга. Вика пила, словно заправский ханыга, занюхивая виски собственными волосами. Я даже слегка опешил, глядя, как она опустошает стакан за стаканом, в то время как мои «на два пальца» продолжали плескаться в стекле вместе с тающим льдом. В какой-то момент в голове даже промелькнула мысль: «Она не для тебя. Вы живете слишком разными жизнями.»
Но все мои сомнения рассеивались в секунду, когда девушка заливалась смехом в ответ на мои неуклюжие шутки, выставляя на обозрение чуть более длинные, чем нужно, клычки, которые я находил ужасно милыми. Опрокинув очередные грамм тридцать виски, Вика вдруг потянулась руками к моей голове, вцепилась острыми ноготками мне в волосы и прижалась к ним носом, шумно вдыхая. Помню, она тихонько застонала, пробормотав что-то про то, как я вкусно пахну. В ушах зашумело, я чувствовал, как горят мои щеки, как набатом бухает сердце, как мозг лихорадочно перебирает варианты дальнейшего развития событий. «Сейчас она меня поцелует» – подумал я тогда и вскочил на ноги, чуть не разбив ей нос.
– Слушай, а пойдем покурим? – предложил я, с трудом вспоминая слова. Больше всего на свете я тогда жаждал ее поцелуя, но когда вожделенное было так близко, я почему-то спасовал. Вика недоуменно согласилась и проследовала за мной, пока я шел к двери на техэтаж и проклинал себя за трусость. Осторожно, чтобы не порвать, я отклеил бумажку, опечатывавшую дверь. На стене, где она цеплялась, накопилась уже хорошая такая блямба от клеящего карандаша – так я уничтожал улики. Что-то звякнуло об дверь – обернувшись, я увидел, что бутылку Вика взяла с собой.
Мы отошли подальше от входа в квартиру, вглубь темного лабиринта колонн. Я достал из-под замурованного окна пачку «Вест Лайт». Мы закурили. Я по привычке держал сигарету заблаговременно спрятанными там же карандашами – на манер китайских палочек, – чтобы отец не унюхал запах курева от рукавов и пальцев. Вика же наслаждалась табаком в полной мере, пуская то колечки, то дымный водопад из носа в рот. Невольно залюбовавшись необычным зрелищем, я отвлекся лишь, когда из-за двери, ведущей обратно в квартиру раздалось яростное: – Валера!