Бездушные
Шрифт:
Не обращая на него внимания, Лев бежит мимо дома дальше, в глубину, где его поджидает действительно солидное препятствие: деревянный забор шести футов в высоту, отделяющий один задний двор от другого. По другую сторону забора мечется и лает пёс. Судя по голосу, собачка отнюдь не чихуахуа.
«Не думай об этом!», – приказывает себе Лев, переваливая через верхний край забора, и спрыгивает вниз. Он приземляется рядом с громадной немецкой овчаркой, оторопевшей от неожиданности, однако не прекратившей бешено лаять. Замешательство пса даёт Леву преимущество. Он мчится дальше и, сходу проскочив через калитку,
Вот она, Кипарисовая. Движение здесь куда интенсивнее, чем обычно, когда основной поток шёл по перекрытой теперь главной. Лев видит полицейский автомобиль, с возрастающей скоростью несущийся по направлению к нему. Остаётся последнее препятствие – густая живая изгородь, такая высокая, что преодолеть её будет непросто. «Вот глупо получится, – думает Лев, – если после всех усилий я погорю из-за каких-то дурацких кустов!» Он взлетает над изгородью, но инерция несёт его слишком далеко, а на улице нет тротуаров. Лев падает на асфальт прямо под колёса мчащегося на полной скорости полицейского автомобиля.
10. Коннор
– И надо же им было затеять дорожные работы именно сегодня!
Нервы Коннора на пределе. А вдруг в этой дорожно-ремонтной толчее кто-нибудь заглянет в их машину и увидит, что он вовсе не инспектор Джои?
– Это не только сегодня, – возражает Грейс. – Они роются тут уже несколько недель, меняют канализационные трубы. Воняет, хоть святых выноси.
Коннор проявлял всяческую осторожность, стараясь не сбивать дорожные конусы и избегая встречаться глазами с рабочими. Следуя стрелкам, показывающим направление объезда, он выехал на Кипарисовую и теперь вдавливает педаль газа в пол. Плевать на ограничение скорости. Кто осмелится остановить полицейскую машину?
И тут внезапно прямо под колёса прыгает какой-то пацан. В голове Коннора мгновенно вспыхивает картинка – проклятый страус. Вот только сейчас, кажется, последствия будут хуже, это тебе не какая-то дохлая пташка. Коннор жмёт на тормоз, их с Грейс бросает вперёд. Слышен тяжёлый удар – парнишка, бросившийся под колёса, бьётся о передний бампер. Машина наконец останавливается, к счастью, без рывка вверх, свидетельствующего о том, что она заехала на пацана. Значит, они только сбили беднягу, не переехав его. Впрочем, что с того? Влупили-то они ему здорово.
– О-ой, это плохо, Арджи! – говорит Грейс, не замечая, что называет Коннора именем брата.
Коннору приходит мысль, а не придавить ли газ да смыться отсюда, но он тут же отметает её. Он не может так поступить. Больше не может. В его душе выросло теперь нечто большее, чем примитивное стремление выжить. Он выходит из машины, чтобы узнать, насколько плохо обстоят дела, и заключает договор со своим инстинктом самосохранения: если пацан мёртв, тогда Коннор рванёт отсюда и прибавит ещё одно преступление к своему длинному послужному списку; жертве аварии всё равно не поможешь, нечего вдобавок ещё и собственной жизнью рисковать. Но если пацан жив, то Коннор останется, пока не прибудет помощь. Поймают – значит, поймают, так тому и быть.
Фигура, распростёртая на дороге, издаёт стон. Коннор выдыхает с облегчением – парень жив – но его тут же охватывает страх: и что теперь? А в следующий
Лицо Льва искажено от боли.
– Это действительно ты, – произносит он. – Я так и знал!
Сказать, что Коннор потерял дар речи – значит ничего не сказать.
– Он мёртв? – спрашивает Грейс, выходя из машины и прикрывая глаза. – Не хочу смотреть! Он мёртв?
– Нет, но…
Коннор замолкает на полуслове и подхватывает Льва с земли. У того вырывается вопль боли. Только сейчас Коннор замечает, что плечевой сустав друга торчит вперёд под неестественным углом. Стоп, сейчас не время беспокоиться об этом, надо действовать.
– Это он? – открыв глаза, восклицает Грейс. – Что он здесь делает? ! Ты это всё запланировал? Если да, то это не очень-то хороший план!
На веранды окружающих домов начинают выходить жители – поглазеть на маленькую драму. Так, об этом тоже сейчас не время раздумывать. Коннор осторожно укладывает Льва на заднее сиденье и просит Грейс устроиться там же, присмотреть за раненым. Затем он, старательно делая вид, что абсолютно спокоен, возвращается на водительское сиденье и трогает автомобиль с места.
– Больница у нас на Бакстере, – сообщает Грейс.
– Нельзя, – отрезает Коннор. – Не здесь.
Хотя, вообще-то, под этим подразумевается нигде. Помощь официальных врачей исключается. Стоит ему только доставить Льва в больницу, и через пару минут все узнают, кто к ним пожаловал. Лев не только нарушил судебное предписание о домашнем аресте; он также сбежал от людей, защищавших его от Инспекции по делам молодёжи. Из чего следует, что надо ехать к Соне – другого убежища им не найти.
Грейс наклоняется к Льву пониже, осматривает плечо.
– Вывих, – заключает она. – Как-то был у Арджента. Играли в пинг-понг. Он стукнулся плечом об стенку. Само собой, обвинил меня, потому что это я послала ему такой мяч. Я тогда выиграла очко. – Она накладывает обе ладони на плечо Льва. – Сейчас будет больно, как тыща чертей. – И с этими словами Грейс налегает на вывихнутый сустав всем своим весом.
Лев вопит – пронзительно, словно пожарная сирена, Коннор невольно дёргает баранку, и машина виляет по полосе. Затем Лев втягивает в себя воздух и кричит снова, чуть слабее. Третий крик больше походит на скулёж. Оглянувшись, Коннор видит, что плечо друга вправлено на место.
– Это как нырять в холодный бассейн, – объясняет Грейс. – Надо кидаться сразу, не раздумывая, а то не нырнёшь никогда.
Даже при том, что всё тело Льва охвачено страшной болью, юноша находит в себе достаточно силы духа, чтобы поблагодарить спасительницу. Однако у него, по-видимому, тяжёлые внутренние повреждения, не видные на поверхности, потому что он кривится и стонет каждый раз, когда меняет позу.
Следуя плану Грейс, они заворачивают на стоянку у супермаркета и оставляют машину вместе с ключами и пистолетом – потому что пропажа личного оружия вызовет слишком много вопросов. Оставь мужику его машину и пушку – и тогда он, скорее всего, будет держать язык за зубами, чтобы не осрамиться перед всем светом.