Безликий
Шрифт:
Наконец она отстранилась и вытерла слезы с лица.
— Простите. Не понимаю, что на меня нашло.
Эрика мягко улыбнулась, ее темные глаза светились состраданием, которое Винтер помнила по году, проведенному в групповой терапии. Она всегда настаивала на том, чтобы дети называли ее Эрикой, а не доктором Томалин. Не для того, чтобы попытаться стать их другом, а просто для удобства. В результате у нее получилось создать атмосферу доверия, благодаря которой группа знала, что здесь можно выражать любые эмоции, не боясь осуждения. В целом, Эрика обладала уникальной способностью вызывать
— Полагаю, у тебя стресс и необходимо плечо, чтобы поплакать, — шепнула она.
— Что-то вроде этого. — Винтер фыркнула и прочистила комок в горле. — Мне уже лучше. Можете смело возвращаться к своим обычным делам.
Эрика продолжала улыбаться.
— Я нахожусь именно там, где планировала быть, — заверила она Винтер. — Навещала подругу, которой делают операцию, и услышала, что Сандера привезли в больницу. Я знаю, что ты близка со своим дедушкой, и хотела узнать, как у тебя дела.
Винтер не пыталась изображать храбрость. Только не с этой женщиной. Эрика разберется в любом притворстве.
— Я в полном беспорядке, — прямо призналась она.
— Понятно. Переживаешь за своего дедушку. Тебе должно быть не по себе.
Винтер отвела взгляд. Все ее чувства сейчас бушевали и бурлили, и какая-то часть души жаждала поделиться страхом, который грыз ее, как раковая опухоль. Но разве это справедливо? Доктор Томалин зашла только выразить сочувствие, а не затем, чтобы разбираться с текущими проблемами Винтер.
— Это не просто беспокойство за дедушку. — Слова вырвались прежде, чем Винтер успела их остановить.
— Винтер. Пусть я больше не твой психотерапевт, но ты всегда можешь поговорить со мной, — тихо проговорила Эрика.
— Мне бы этого хотелось.
— Хорошо. — Эрика направила ее к ближайшему дивану, и они обе сели на жесткие подушки. Часы посещений в отделении интенсивной терапии закончились, что позволило им уединиться, несмотря на открытое пространство. Повернувшись так, чтобы изучить лицо Винтер, Эрика потянулась, чтобы погладить ее по колену.
— Что случилось?
Винтер понадобилась минута, чтобы собраться с разбегающимися мыслями. Она не хотела обсуждать стрельбу. Или записку, оставленную в ее квартире. В этих вопросах она ничем не могла помочь. Но зато Эрика обладала особым чутьем, в котором Винтер отчаянно нуждалась.
— Когда я была в группе, вы сказали, что знали маму, но не можете ее обсуждать.
Доктор Томлин не смогла скрыть свое удивление на заявление Винтер.
— Терапия касалась твоего исцеления и принятия смерти матери, — сказала она, тщательно подбирая слова.
— Но вы дружили? — надавила Винтер.
— Да. — Эрика наклонила голову в сторону. — Есть ли какая-то особая причина, по которой ты спрашиваешь?
— На этой неделе годовщина смерти мамы.
Бледное лицо Эрики напряглось, как будто слова Винтер задели чувствительный нерв.
— Двадцать пять лет.
— Да. — Винтер моргнула. Казалось немного странным, что психотерапевт знала точный год смерти ее матери. Если только они не были ближе, чем предполагала Винтер. Наступило неловкое молчание, прежде
— Хорошо. — Задумчивая улыбка коснулась губ Эрики. — Посещение места упокоения любимого человека часто приносит нам утешение.
— Не в этот раз.
— Почему?
— Пока находилась в Пайке, я узнала, что моя мама совсем не такая женщина, какой ее считала. — Слова вырвались на волю резким стаккато, как будто их быстрое произнесение облегчит дискомфорт. Словно сорвать повязку. Быстро и чисто.
Эрика изучала Винтер с легким замешательством.
— Я не совсем понимаю, что ты имеешь в виду. Ты предполагаешь, что Лорел не твоя биологическая мать?
Винтер покачала головой. Ей никогда не приходило в голову, что у нее может быть другая мать. Или отец, ее отец…
Поморщившись, она мысленно отбросила эту возможность. У нее и так хватало проблем, не нужно выдумывать еще больше.
— Она изменяла папе, — прямо уточнила она. — И не один раз.
Эрика тяжело вздохнула, в ее темных глазах мелькнуло что-то похожее на сожаление.
— А-а.
— И это еще не все. — Теперь, когда Винтер начала, она не могла остановиться. Как будто только и ждала возможности выплеснуть негативные эмоции, которые бурлили в ней с тех пор, как она узнала о прошлом своей мамы. — Она тратила деньги, не имея их. Моему отцу пришлось продать свою коллекцию книг, чтобы оплатить ее счета.
Что-то мелькнуло в темных глазах Эрики
— Что-нибудь еще?
— Она не хотела меня.
Эрика вздохнула, как будто искренне потрясенная резкими словами Винтер.
— Это неправда, — прохрипела она. — Твоя мать любила тебя. Очень сильно.
— Откуда вы знаете?
— Она говорила мне.
— Разве не все матери утверждают, что любят своих детей?
— Послушай меня, Винтер, — настаивала Эрика, крепко схватив Винтер за руку. — Твоя мама не просто утверждала, что любит тебя. Она постоянно говорила о тебе.
От яростной настойчивости Эрики Винтер невольно стало легче. Очевидно, ее опасение, что она стала нежелательной обузой, сильнее давило на нее, чем Винтер хотела признаваться. Даже самой себе.
— Вы двое были близки? — спросила она свою собеседницу.
В глазах Эрики появилась грусть и ностальгия.
— Когда я приехала в Ларкин, меня взяли на работу консультантом в колледж Гранта. Я стала их первым психотерапевтом, и несколько профессоров считали мою должность пустой тратой средств. Не сильно помогло и то, что я выглядела на шестнадцать лет и явно переживала из-за своей первой профессиональной должности. — Эрика решила не углубляться в воспоминания об общении с высокомерными придурками, которые, несомненно, относились к ней с едва скрываемым презрением. Винтер выросла в окружении академических кругов и этих чопорных профессоров, которые не одобряли никаких перемен. Даже если они шли явно к лучшему. — Именно твоя мама болтала со мной на этих скучных академических вечеринках и начала приглашать меня на ланч. Даже иногда на ночь. Ей единственной, казалось не плевать на мое одиночество, и она попыталась сделать так, чтобы я почувствовал себя желанным гостем.